Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях - Олег Смыслов

Порядки в лагере царили почти садистские. За малейшую провинность немцы забирали у пленных верхнюю одежду и обувь.

В таких условиях это наказание означало только одно — смерть… Летом начинались проблемы с водой. На многотысячный лагерь был всего один колодец. Кормили раз в 2—3 суток. Обычно это был суп из картофельных очисток и сухари. О медицинской помощи и мечтать не приходилось…»

К весне 1945 года в этом лагере оставалось около 2 тысяч советских военнопленных. Почти всех их расстреляли к 21 мая этого года. Дело в том, что высадившиеся в Тромсе англичане приняли капитуляцию немецкого гарнизона формально, даже не разоружив немцев. Находящиеся без контроля и разгуливающие по городу, они устроили настоящую охоту на безоружных советских военнопленных.

По данным Главного управления кадров МО РФ, боевые потери офицерского состава армии и флота в период Великой Отечественной войны были следующими:

1941 год — погибло 50 884, пропало без вести 182 432, всего 233 216;

1942 год — погибло 161 855, пропало без вести 124 488, всего 286 345;

1943 год — погибло 173 584, пропало без вести 43 423, всего 217 007;

1944 год — погибло 169 553, пропало без вести 36 704, всего 206 257;

1945 год — погибло 75 130, пропало без вести 5 038, всего 80 168.

Как известно, многие из пропавших без вести офицеров (в т.ч. генералов) оказались в плену. Взятых в плен советских военнослужащих немцы, как правило, делили на две группы: красноармейцев и командиров. И если это не удавалось сделать сразу, то по прибытии командиров в пересыльный лагерь, начиная от среднего звена (младшего лейтенанта), отправляли в офлаги.

Известно, что так называемая «селекция» касалась не только евреев и комиссаров, но и командного состава, который немцы старались немедленно отделять от рядовых и младших командиров, как возможных организаторов сопротивления.

Такая задача ставилась в проекте особого распоряжения к директиве №21 плана «Барбаросса». В ней, в частности, говорилось: «При захвате в плен войсковых подразделений следует немедленно изолировать командиров от рядовых солдат».

В первую очередь из командного состава немцы расстреливали политработников, особистов и работников военной прокуратуры. В связи с этим многие командиры, принадлежащие к этим группам, старались скрыть свое воинское звание и должность либо изменяли их. Некоторые командиры и вовсе представлялись в плену обычными бойцами, предварительно переодевшись в соответствующее обмундирование.

Но, как следует из некоторых воспоминаний, «подобное поведение некоторых советских офицеров вызывало непонимание и неприязнь со стороны немцев», — пишет Арон Шнеер в книге «Плен». «Почему немцы к советским офицерам плохо относились? Какое отношение… офицера к офицеру, когда вас поймали в солдатской гимнастерке и вы пытались затеряться в солдатской массе? С нашей точки зрения, может быть, это правильно, но с точки зрения немецкого офицера — страшное падение. Ты прячешься за спину солдата, когда солдат должен стоять за твоей спиной».

При регистрации в лагере военнопленный русский офицер обычно говорил о себе правду, но при переводе из одного лагеря в другой, «набираясь опыта, начинал понимать, что выгоднее сказать, а что, наоборот, не стоит сообщать о себе. Иногда получалось, что на каждого пленного заполнялось 5—6 регистрационных карточек, и немцы не могли понять: человек попадал в плен капитаном, а до последнего лагеря добирался младшим лейтенантом…»

В лагерях пленные офицеры разделялись на роты численностью до 250 человек. Командирами рот назначались офицеры, хоть немного знавшие немецкий язык.

В подчинении коменданта лагеря находился комендант также из числа военнопленных командиров. Именно ему и начальнику лагерной полиции принадлежала вся власть в лагере.

Один из самых известных офлагов на оккупированной территории СССР — Владимир-Волынск. Лагерь размещался на месте бывшего военного городка, за восемью рядами колючей проволоки. По свидетельству Ю.Б. Соколовского, в сентябре 1941 года все офицеры, содержавшиеся в лагере, были разделены на четыре полка по национальной принадлежности. Первый полк — украинский, второй и третий — русские, четвертый — интернациональный, состоящий из офицеров — представителей народов Средней Азии и Кавказа. Командиры полков были из числа пленных офицеров. Командиром украинского полка был подполковник Поддубный, бывший командир полка войск НКВД.

Комендантом лагеря был Матевосян — бывший командир полка или дивизии Красной армии.

Кроме комиссаров и евреев немцы расстреливали обычных офицеров за то, что не снял шапку перед немцем, за попытку к побегу, «за враждебность к немецкому народу», за воровство (т.е. за то, что подобрал 2—3 гнилых картофелины).

«Издеваясь, немцы запрягали по 8—10 пленных офицеров в повозку и катались по городу или, подгоняя штыками и прикладами, заставляли возить кирпич, воду, дрова, мусор, нечистоты из уборных».

В Бухенвальде первую группу прибывших советских офицеров и политработников численностью в 300 человек расстреляли в тот же день в тире, оборудованном в одном из цехов. Тела убитых сожгли в крематории, а кости выбросили в канализацию…

В 1943 году там же, только уже за саботаж и сопротивление, советских офицеров вешали прямо в крематории на 48 крюках.

В лагерях военнопленные офицеры точно так же, как и бойцы, стремились попасть в рабочие команды, где имелась возможность хоть что-то раздобыть для питания. Иногда там появлялся шанс для побега.

Свидетельствует Арон Шнеер: «С июня 1942 г. всех пленных офицеров Красной армии от младшего лейтенанта до полковника включительно, имевших гражданские специальности, стали отправлять на работу в военную промышленность. Из офлага Хаммельбург многих офицеров отправляли на авиазаводы “Мессершмитт” в Регенсбурге. В марте 1943 г. на заводе работало две тысячи советских военнопленных офицеров. (…)

Направляли офицеров и в другие рабочие команды. Например, одна из команд, состоявшая из 35—40 человек, перебирала свеклу и обслуживала сушильные машины на сахарном заводе. Паек оставался таким же, как в концлагере, однако свекла без ограничения — дополнительное питание. (…)

Хорошо питались работавшие в лагерных канцеляриях. Немцы отбирали сюда людей, знавших не менее двух языков: немецкий и французский. Один из работавших в канцелярии Шталага II-С в Грейсвальде — военнопленный офицер Новиков говорил: “Я лично и до войны дома так не жил”».

Использовались немцами и профессиональные знания советских офицеров. Так, еще летом 1941-го представители абвера и военно-исторического отдела ОКВ «отобрали среди пленных несколько десятков старших офицеров и предложили им описать историю разгрома своей воинской части, указать ошибки советской и немецкой стороны, допущенные в ходе боев».

Например, в офлаге в Хаммельбурге был создан Военно-исторический кабинет, который возглавил полковник Захаров. В работе этого кабинета участвовал комбриг М.В. Богданов, который написал историю 8-го стрелкового корпуса и обобщил все сведения о боевых действиях Юго-Западного фронта в июне — августе 1941 года.