Время отмщения - Алексей Волков

– А это что?!

– Качели, товарищ подполковник! – бодренько подсказал я начальству.

– Я вижу, что качели. Почему они здесь?

– Как воспоминание о родине. Бойцы молодые, все вокруг чужое, а так увидят – и на душе потеплеет. Опять-таки, порция доброго армейского юмора никому не повредит.

– Я вам такой юмор покажу – обхохочитесь! – пообещал полкач, словно в его силах было чем-то напугать меня.

Дальше все равно уже не сошлют.

Но больше Николаич говорить ничего не стал. Он резко развернулся и устремился вглубь лагеря в поисках очередных недостатков, даже позабыв отдать распоряжение о ликвидации плодов «армейского юмора». А нет приказа – нет действия.

Лишь начфиз осуждающе покачал головой, но раз нет распоряжений от нашего отца-командира, то и заму по физкультуре вмешиваться негоже, и бросился догонять уходящее начальство.

А дальше – обычные дела, занятия, вечерняя поверка…

Хотя, куда с подводной лодки-то денешься?

53

Никаких часовых у четко очерченной невысоким трубчатым забором границы ученого лагеря, разумеется, не стояло. Да и кого от кого охранять? Солдаты по мысли начальства в течение дня никакого свободного времени иметь не должны, ночью же обязаны спать без задних ног, равно как и без передних, ежели таковые имеются. Какие уж тут прогулки на сторону?

С учеными несколько посложнее. Посторонним нечего делать в расположении части, но не превращать же обремененных степенями людей в заключенных! Да и с чего бы людям штатским, переполненным ощущениями собственной исключительности, вдруг переть на плацы, да наблюдать там за муштрой? Каждый интеллигент от рождения знает: армия унижает человеческое достоинство, не дает духу взмыть ввысь, и вообще служит аппаратом насилия. Уже потому он, интеллигент, обязан держаться от данного адского механизма возможно дальше. Их самих к нам в гости ходить не заставишь. Даже столовую себе оборудовали отдельно.

Идти было недалеко. Звездное небо над головой, не замутненное электричеством на земле, теплый воздух – поневоле душа радуется, и хочет чего-то иного, вместо рутинной службы. Словно возвращаешься в юность, когда еще были перед тобой открыты все пути, и ты был вправе выбирать, по какой именно дороге двигаться тебе дальше.

Вот я и выбрал по дури. Но толку в нашем выборе? Я закончил училище, кто-то – университеты и институты, а в итоге все попали в одно и то же место, лишь задачи наши несколько различаются. Да на пенсию я уйду гораздо раньше ученых собратьев, наверное в качестве компенсации за бесчисленные бессонные ночи.

Свободные, в отличие от нас, мудрецы вели себя так же, как мы, грешные. В большинстве модулей свет уже не горел, но попадались и такие, обитатели в которых бодрствовали, не смотря ни на что.

Найти искомый не составляло труда. Я же сам провожал Дашу к ее новому жилищу, и какая разница, ночь сейчас, или день? Лишь бы горело нужное окно, а прочее…

Окно светилось, и я прежде прибавил шагу, а потом напротив едва не остановился.

Нет, нерешительным меня назвать было нельзя. Просто я несколько отвык от женского общества, если не брать в расчет определенные его категории, и поневоле опасался, как бы с языка случайно не сорвалась фраза, вполне уместная среди мужского общества, но, увы, совсем не предназначенная для хорошеньких девичьих ушек. Тем более, когда обладательница этих ушек имеет университетское образование и скоро получит кандидатскую степень. Надо быть непробиваемым идиотом, чтобы чувствовать себя совсем уж непринужденно. Или – поручиком Ржевским. По званию я ровня с легендарным героем, а в остальном несколько недотягиваю. Хотя, и стараюсь.

Ладно. Кто не рискует, тот вообще ничего не пьет. Я одергиваю куртку и решительно тяну дверь. Здесь, как и у нас, попадаешь в своеобразный предбанник, куда выходят двери комнат. Стучу в нужную, и после приглашения, заглядываю внутрь.

– Разрешите? – я уже вошел, но вежливость, вежливость и еще раз вежливость. – Прошу прощения за столь поздний визит, однако раньше никак не мог – служба.

Комнаты у ученых на двоих. Напарница Даши – женщина в летах и очках, черноволосая, несколько подрасполневшая но все еще, молодящаяся и выглядевшая весьма ничего. До Даши ей было, разумеется, далеко, но все же я не могу не признать: крокодилом соседка переводчицы отнюдь не была.

Что ее портило – это определенная спесь, выражение высокомерия с которым она скользнула по моей форме.

– Елена Владимировна, – представилась соседка, не подавая руки.

– Андрей, – на этот раз на мне были туфли, и я смог щелкнуть каблуками и склонил голову. Панаму я снял еще перед входом в модуль.

Подумывал, не нацепить ли орден, только витающие в эмпиреях женщины вполне могут принять его за значок. Да и чем особенно хвастать? Операциями?

Если ей угодно по отчеству, пусть будет так. Хотя подобное обращение поневоле делает человека старше.

Сразу было видно, что в комнате живут женщины. Они уже успели создать здесь уют, не то что мы, вечные странники и невольные пофигисты. Вроде ничего особенного, тут – картинка, тут – салфеточка, но в итоге появлялось впечатление обжитости. Словно дело происходило не в лагере, а дома. Даже чайник на столе был не закопченным, как у нас, а чистеньким и блестящим, а вместо стаканов стояли настоящие фарфоровые чашки.

– Это вам, – я выложил принесенный шоколад.

– Чай будете? – снизошла до меня Елена.

– Не откажусь.

Чай – это лишний повод несколько задержаться, ведь его можно пить очень и очень долго.

– Дашенька, обслужи своего гостя. Кипяток уже остыл.

Кипяток остыть не может, ибо тогда элементарно превращается в теплую воду, но поправлять ученую даму я не стал.

– Вам не попадет от начальства? – с оттенком высокомерия поинтересовалась Елена, пока Даша занималась чайником.

– С чего бы?

– Ночь, все-таки, а вы гуляете.

– И что? В данный момент я не на службе.

Ее слова можно было расценить как желание послать меня подальше. А можно было – как уколоть, противопоставить свою независимость и свободу против моих невольных ограничений.

– Я думала, для вас обязателен режим.

– Как и для вас. Не больше, и не меньше. Просто вы можете по каким-либо причинам растянуть свою работу, манкировать ею, а мы обязаны выполнять порученное нам дело вне зависимости от желаний и нежеланий.

– Подневольные люди, – вздохнула Елена.

– Не подневольные, а государевы, – поправил я. – Кому-то надо служить, чтобы остальные могли предаваться отдыху в собственное удовольствие. Увы, но так устроен мир, и изменить что-либо мы не в силах.

– Но мы в другом мире, а не в нашем, – мгновенно напомнили мне.