Против шерсти - Стефан Серван

Не могу сказать, что не испытывала ненависти. Я питала глубокое отвращение к Савини, Лиге и правительству. У меня все внутри вскипало, когда нас заставили встать на колени, убрать руки за голову и держали нас под прицелом просто за то, что мы устроили мирное шествие. Но я была уверена, что агрессия с нашей стороны только подольет масла в огонь, ведь они только и ждали от нас жестокости. Она была им необходима, понимаете? Им нужен был повод, чтобы нас уничтожить, ведь они знали, что у них в любом случае больше шансов на победу, чем у нас. Закон был на их стороне, у них было оружие, а у нас – только наша решимость. Хоть мы и стали сильнее благодаря Мутации, в любом поединке с ними мы были обречены на провал.

Я знаю, что Кошки со мной не согласятся. Я не уверена, что знаю всю правду. Я не уверена, что права.

Я много размышляла о жестокости после того, как стала жертвой изнасилования. Сделала ли я все возможное, чтобы отбиться от Фреда? Я долго сомневалась в этом из-за нашей совместной фотографии. Даже Сара, которая видела этот снимок, думала, что мы встречались на момент вечеринки. Что между мной и ее братом действительно что-то было. Что с его стороны не было никакого давления.

Вы знаете, что жертвам изнасилования часто задают один вопрос: пытались ли вы сопротивляться? Сопротивлялись ли вы изо всех сил? И мне невыносимо слышать этот вопрос. Фред воспользовался тем, что я была юной и хрупкой и к тому же пьяной. Чтобы овладеть мной, он выждал момент, когда я окажусь в наиболее уязвимом положении. В этом виновен только один человек, Фред. Невозможно заставить другого совершить над тобой насилие. Но можно стать жертвой. Решение изнасиловать принимает сам насильник. Он проявляет жестокость. Невообразимую, слепую жестокость. И, став ее жертвой, ты превращаешься в вещь, которую другой человек хочет присвоить себе и уничтожить.

У Савини была только одна цель: захватить власть. За его красивой улыбкой скрывалась ужасающая жестокость. Своими лживыми речами о Кошках он подпитывал страх людей, он подчинил их себе, он заставил поверить в худшее. Чтобы уничтожить нас и добиться своего, ему недоставало предлога. Этим предлогом стали отчаяние вашей дочери и ужас, который посеял ее поступок.

Поэтому я хочу рассказать свою историю и ради Камий.

Потому что память о ней, как и об Алексии, еще жива, и совсем неважно, какой она сделала выбор.

Для меня она не только ваша дочь, она мне как сестра.

То, что пришлось пережить мне, могло бы стать и ее участью.

В тот вечер, когда она погибла, ввели режим чрезвычайной ситуации.

Через два дня начались облавы.

* * *

Мы с Сати были в лавке месье Бланше, одном из немногих магазинов, куда еще пускали Кошек.

Я стояла у полок с потрепанными книгами, а Сати неподалеку от меня забавлялся тем, что запускал руку в банку с разноцветными шариками. Месье Бланше не делал ему замечаний, хоть и не мог сдержать убийственных взглядов. Когда мы зашли в магазин, из него выходила покупательница. Я слышала, как она сказала месье Бланше: «Не стоит вам пускать их к себе. От них слишком сильно пахнет». Сказала она это громко, чтобы мне было слышно.

Уголек, сидевший на прилавке, озлобленно рыкнул и выгнул спину. Месье Бланше сделал вид, что пропустил слова женщины мимо ушей.

Женщина раздраженно хлопнула дверью.

– Раз у вас такие порядки, я теперь буду ходить в другой магазин.

Я открыла «Ловца на хлебном поле» и тут же услышала какой-то гам, доносившийся с улицы. Месье Бланше за прилавком встрепенулся. Я подошла к витрине.

По улице шагали около десяти вооруженных полицейских. За ними ехала бронированная машина. На ее крыше был установлен громкоговоритель, из которого вылетало: «Внимание. Согласно указу правительства, все Темные обязаны добровольно сдаться органам правопорядка. Граждане, убедительная просьба сообщить о местонахождении Темных. Сокрытие Темных уголовно наказуемо. Любая попытка сопротивления карается…»

Вдруг вдалеке раздались крики. Перед витриной прошла Темная в белом облачении. Прохожие показывали на нее пальцем. Один из них завопил:

– Держите ее!

Какая-то женщина попыталась схватить девушку, но ей удалось сорвать только часть белого одеяния, обнажив шерсть, которая покрывала голову и плечи Кошки. Чуть дальше прохожий подставил девушке подножку. Та поднялась на ноги, и я с удивлением узнала в ней Сару.

У нее была темная, даже черная шерсть, а тело осталось таким же крепким и гибким, как раньше. Я сразу же поняла, что это Сара, даже не почувствовав ее запах.

Прохожие быстро окружили ее. Она рычала, царапалась, но толпа с угрожающим гиканьем все плотнее сжималась вокруг нее. Мне ужасно хотелось выбежать и помочь Саре, но тут я почувствовала в своей руке ладонь Сати.

Мой младший брат, нахмурив брови, спросил меня, что происходит.

– Ничего, не бойся, – прошептала я и оттащила Сати за манекен.

У наших ног с беспокойным видом расхаживал Уголек.

Мимо витрины пробежала кучка полицейских, они пробрались сквозь толпу, и на Сару обрушился град ударов. Ужасающая жестокость. Когда Сара превратилась в окровавленное тело, полицейские бросили ее в машину под восторженные выкрики прохожих, которые плевали в сторону моей бывшей подруги.

Вдруг к витрине повернулась женщина. Она показала пальцем на магазин. Я узнала ее: это она сделала замечание месье Бланше. Полицейские хлопнули дверцами машины и направились к магазину.

– Давай сюда, – услышала я чей-то голос у себя за спиной.

Это был месье Бланше.

– Ну же, малышка, поторопись.

Он махал мне рукой, чтобы я зашла за прилавок.

Я засомневалась. Хотел ли он и вправду спрятать меня от полиции? Или он хотел меня поймать и сдать им?

Я сделала глубокий вдох. Я почувствовала только запах плохого настроения, в котором обычно пребывал месье Бланше. Между наших ног просочился Уголек, он уселся у двери подсобки.

Я все еще стояла в нерешительности, и тут месье Бланше сказал:

– Это кошка.

– Что?

– Уголек не кот. А кошка.

Полицейские были уже близко. Я потянула за собой Сати и бросилась за прилавок.

Месье Бланше изобразил на лице улыбку, похожую скорее на гримасу.

Я едва успела шепнуть ему «спасибо», как дверь подсобки закрылась за нами, а входная дверь магазина распахнулась.

Мы с Сати оказались в полной темноте.

Где-то рядом светились глаза Уголька.

– Мне страшно, Луижа, – сказал Сати.

Я опустилась на колени рядом с ним.

– Я с тобой, не бойся.

Но у моего брата в глазах стояли слезы. Его трясло. Он сказал мне:

– Луижа, я украл шарики. – И Сати вынул из кармана десяток разноцветных мячиков. – Месье из-за меня разозлился?