Верная жена - Роберт Гулрик

— У меня есть металл и нефть, — рассуждал он — Поля с хлопком и бумагопрядильные фабрики. Железная дорога. В Канзасе я выращиваю пшеницу.

Ральф рассказывал жене об империи, которая перейдет к ней. Он терял деньги, терял каждый день. Всю жизнь он потратил на их добычу, а сейчас терял. Однако ему было все равно: он был очень богат.

— Я люблю тебя, — уверял он, лаская в темноте грудь жены, — Ты должна знать то, о чем я говорю. Следить за всем. Тебе придется очень о многом позаботиться. Я благодарю тебя.

Сейчас слова Ральфа имели другое значение. В темноте большого зала он думал об убийствах людей. Об убийстве Кэтрин. Его тревожило то, что он убьет миссис Ларсен или невинных горожан, хотя вряд ли он когда-нибудь поедет в город.

— Я боюсь, — сказал он.

— Чего?

— Боюсь, что убью Антонио, когда он придет.

— Он не придет, — тихо произнесла Кэтрин, — Он никогда не придет.

Миссис Ларсен с ума сходила от беспокойства и подозрений. Она не пускала Кэтрин в кухню. Готовила для Труита отдельную пищу, которая ему нравилась с детства. Он не ел. Служанка настаивала на вызове врача. Она ни разу не плакала по мужу, никогда не вспоминала его имя, но не могла смотреть без слез на покрытые сыпью руки хозяина.

Однако Труит отказывался от помощи. Миссис Ларсен его умоляла. Тогда Кэтрин отправилась в город, вызвала доктора. Тот прибыл и поставил диагноз: Рак крови, костей и мозга. Повсюду метастазы. Причина — вдыхание паров на производстве; в них высокое содержание мышьяка. Ему доводилось видеть разложение тканей и сепсис у рабочих на чугунолитейной фабрике Труита. Мужчины умирали в тридцать пять лет, оставляя вдов и детей. Врач не удивился и посоветовал приготовиться к худшему. Он дал Труиту морфий для уменьшения болей.

— Это рак, — сообщила Кэтрин служанке. — Мы должны облегчить его страдания. Остается ждать. Сделать ничего невозможно.

— Я не верю этому врачу, — заявила миссис Ларсен, — Что-то происходит. Что-то неестественное.

Ее доброта по отношению к Кэтрин сменилась подозрением и неприятием. Но сделать она ничего не могла. Ее пищу Труит не ел.

Ральф начал посещать церкви, каждую поочередно. Он боялся людей, боялся прикосновений и взглядов, но ходил. Кэтрин его сопровождала. Она сидела в простых платьях среди кальвинистов, лютеран, сведенборгианцев,[12]негритянских проповедников и пятидесятников. Посмотрев на покрытое гнойниками лицо Труита, священники говорили не об адском огне, а об исцеляющей силе любви. Адский огонь выгорел, осталось только милосердие. Было трудно, но Труит держался прямо, избегая встречаться с кем-то глазами. После службы он тихо общался с соседями и рабочими. Никто до него не дотрагивался. Никто не выражал озабоченности, что он неважно выглядит. Поездка домой по тряской дороге превращалась в пытку. Труит опасался, что лошади понесут.

Ральф пробуждался ночами, и комната наполнялась мертвецами, всеми покойниками, которых он знал. Мать и отец, Эмилия, милая Франни. И Ларсен там был со своей окровавленной рукой. Посреди них стоял Антонио, глаза белые как мрамор, лицо ничего не выражает. Труит называл их по именам, надеясь, что они поведают свои страшные тайны.

Он слышал голос поэта:

Мне кажется,

все на свету и на воздухе должны быть довольны.

Пусть тот, кто еще не в гробу и не в яме,

знает, что он имеет достаточно.[13]

Кэтрин просыпалась, шла по комнате. Ее руки летали, словно белые крылья, ночная рубашка вокруг ног надувалась пузырем, и мертвецы уходили, оставался лишь голубой лунный свет. Она успокаивала Ральфа, и он ненадолго засыпал.

Каждую ночь он пил свою воду, а Кэтрин отворачивалась и плакала. Он чувствовал страшную грусть, испытывал невероятное чувство потери, но уже никогда не говорил об этом и не лил слез.

Иногда он по несколько дней молчал. Бродил беспокойно из комнаты в комнату, по бесчисленным помещениям своего палаццо. Он брал в руки мелкие предметы, поворачивал их так и так на свету, пытался вспомнить, откуда они и для чего служат. Он спрашивал у жены их названия и откуда они появились. Кэтрин пожимала плечами. «Из Европы, — отвечала она. — Из Италии. Из Лиможа».

Она перестала добавлять яд. Потом начала снова. Ей хотелось уйти в лес и выбросить мышьяк, чтобы ни одна живая душа его не нашла. Но она не выбросила. Он хранился в голубом флаконе с китайской наклейкой.

Кэтрин думала, что в какой-то момент остановится. Муж ослабеет, зачахнет, на его коже останутся шрамы от гнойников. Он еще поживет, но потом умрет. И все же какое-то время протянет. Не умрет на ее руках, пока эти руки будут промывать ему кожу. Не умрет в агонии. Его существование продлится, но настанет момент, после которого дороги назад не будет. Кэтрин приближалась к этому моменту, и ее страдания усиливались каждый раз, когда Труит забывал название предмета или опускался в кресло, а потом вдруг вставал и садился в другое. Каждый раз она обмывала его теплой водой, облегчая боль и прогоняя страх.

Миссис Ларсен возненавидела ее: служанка чувствовала, что ее хозяин умирает из-за Кэтрин. Кэтрин убивала его, как когда-то Эмилия. Однако сам Труит считал, что расплачивается за грехи молодости.

«Luxe, calme et volupte»,[14]как написал поэт. Ральф воспринимал эти слова как бесконечное потворство собственным капризам, как жизнь без последствий, в которой красота и ощущения — единственные значимые понятия. Когда его предала Эмилия, когда умерла Франни, он поклялся, что дни потакания слабостям закончены. Бросил пить. Стал вести трезвую жизнь. Он ничему не научился и полюбил Кэтрин со страстью молодости. Желание привезти Антонио было подобно тоске по возлюбленной, и это желание его убивало. Он забыл о яде, забыл, что с ним делают. Думал лишь о том, что сам сделал много лет назад. Ему казалось, что все дело в болезни, которой он заразился в юности, движимый вирусом секса, подхваченным в детстве. Сейчас, после длительных лет затишья, болезнь оскалила мстительные зубы.

В Ральфе еще теплились остатки жизни. С неловкой нежностью он смотрел на свою судьбу. Склонял к ней голову, как к ребенку, боялся взять в руки, опасался повредить такой безупречной красоте. Когда-то он двигался и говорил, как другие люди, ему было удобно в своей одежде, он держал в объятиях женщин. Был отцом и мужем. Его ребенок сделался идиотом. Жена, чаровница и прелестница, разрушила его жизнь. Он не мог вспомнить ее лицо. Антонио он не видел с тех пор, как тому исполнилось четырнадцать. Минуло двенадцать лет. Куда они делись? Как выглядит Тони сейчас? Мозг Ральфа, словно растение, тянущееся к свету, весь день обращался к вопросам, на которые не находилось ответов.