Анук, mon amour… - Виктория Платова

– Привет, – шепотом отвечаю я, с трудом подавляяжелание прижаться щекой к ботинкам Анук. – Откуда ты знаешь, что я…

– Хочешь поп-корна?

Удержаться от искушения повернуть голову невозможно. Ведро своздушной кукурузой скрывает свитер Анук и часть подбородка, хорошо видны лишьнос и глаза, света с экрана вполне достаточно. Прежде чем утонуть в них, преждечем в них захлебнуться, я вдруг замечаю, что они на секунду потеряли цвет. Такдолго преследовавший меня фиалковый цвет, ни на какой пленке, даже самойчувствительной, его не зафиксируешь. Глаза Анук теряют цвет, но лишь насекунду; лишь на секунду они становятся черно-белыми. Секунды явнонедостаточно, чтобы разглядеть в зрачках молоденькую Жанну Моро, но вполнедостаточно, чтобы понять: это – молоденькая Жанна Моро, никто иной.

Линн не спутала залы.

Все дело во мне. И в Анук. Интересно, как ей удалосьпровернуть все это? Как ей удалось поймать меня на крючок «Диллинджера», нупочему я все время забываю, что с Анук нужно держать ухо востро? Киношка – ееполе, но мы и так всегда играем на ее полях, заросших болиголовом, а теперь еще– и киношка. Кипа билетов в рюкзаке, «Batofar», «Accatone», «L'Arlequin»,«L'Entrepot», «Le Balzac», «Le Champo», «Le Grand Rex»[15], ядолжен был сообразить, что к чему, Анук всегда дает фору. Анук всегда оставляетшанс.

Мой единственный шанс увидеть хоть что-нибудь, кроме«Диллинджера», – прилепиться к зрачкам Анук. И тогда «молоденькая ЖаннаМоро» не пройдет мимо меня. И молоденькая Миу-Миу не пройдет мимо меня. Имолоденькая Изабель Аджани. И Мирей Дарк, тоже молоденькая. Впрочем, пустьпроходят, в гробу я всех их видел.

– Соленый или сладкий? – спрашиваю я. Задаватьэтот вопрос бессмысленно, Анук обязательно выберет что-нибудь третье.

– Никакой. Полное дерьмо этот поп-корн. Хочешь?..

– Хочу.

Мой единственный шанс соприкоснуться с рукой Анук – сунутьсвою руку в ведро с лущеной кукурузой, может быть, мне повезет.

Мне не везет.

Рука Анук, как всегда, ускользает. Я хватаю пальцами лишьгорсть поп-корна, апофеоз американской гастрономической мысли, ничего нескажешь.

– Ну как киношка? – снова интересуется Анук.

– Так себе, – осторожничаю я. Признаться Анук вблизких контактах с «Диллинджером» выше моих сил. – Не люблю смотретьдетективы. Особенно черно-белые.

– Тогда смотри на свою девушку, она у тебя симпатичная.

Я готов сквозь землю провалиться, пробить башкой пол взальчике Французской Синематеки, да еще прихватить с собой пару кресел и,безусловно, Линн, бес меня попутал связаться с престарелой обольстительницей.«Лифт на эшафот» – это как раз мой случай, дверцы уже распахнуты, осталосьтолько войти в кабину и нажать кнопку нужного этажа. Позавчера – Мари-Кристин,сегодня – «русалка и немножко бонна», что подумает обо мне Анук? Ты совсем не всебе, бедный мой сиамский братец.

– Действительно симпатичная, – в голосе Анук неслышится ни иронии, ни насмешки, странно.

С трудом оторвавшись от ботинок Анук, я скашиваю глаза наруку Линн, она все еще на подлокотнике, она лежит там с начала сеанса. Она всееще на подлокотнике, но что-то неуловимо изменилось. Совсем незначительнаядеталь, совсем незначительная, – как в примитивном психологическомпрактикуме, которым так любят баловать себя журналы для бедныхдомохозяек, – «найди десять отличий».

На безымянном пальце Линн больше нет кольца.

Отличие номер один – на безымянном пальце Линн больше неткольца.

Отличие номер два – это не рука Линн.

Отличие номер три – это не Линн.

Если это не Линн – тогда почему я не заметил, как она ушла?Она не могла уйти, все это время наши плечи соприкасались, я бы почувствовалмалейшее движение, наши плечи почти соприкасаются и сейчас. Она не могла уйти –так же как рука на подлокотнике не может принадлежать той Линн, котораязатащила меня в Синематеку. Это рука молодой девушки, хотя ногти уже невыглядят такими ухоженными, они могут себе это позволить. Теперь.

Мне нужно успокоиться. Или окончательно поверить в то, что ясошел с ума, а к этому я явно не готов. В пользу версии «я сошел с ума» говоритодежда девушки. Точно такая же была на Линн: белая блузка с открытым воротом,кашемировая кофта теплых тонов и черная юбка солнце-клеш, Линн все ещеподдерживает почти затухший вечный огонь шестьдесят восьмого. Она –единственная, кто его поддерживает. Есть еще бусы, крупный необработанныйянтарь. Единственное предназначение янтаря (так мне казалось еще час назад) –замаскировать морщины на шее Линн.

Теперь мне так не кажется.

Шея девушки, сидящей рядом со мной («мне нужно успокоиться»– это не Линн; «я сошел с ума» – это Линн), почти совершенна, она кажетсявзятой напрокат у Ингеборг Густаффсон, ведущей модели «Сават и Мустаки»,терпеть не могу эту суку.

Я сошел с ума.

Прическа девушки, сидящей рядом со мной, тоже кажется взятойнапрокат – но теперь уже у самой Линн, Линн часовой давности. Конечно, часназад волосы были не такими пышными, не такими блестящими, но это – та самая«бабетта».

Я сошел с ума.

Света с экрана вполне достаточно, он обволакивает профильдевушки: чистая линия невысокого лба (лоб у Линн часовой давности был гораздовыше); слегка вздернутый маленький носик, пухлые губы (губы у Линн часовойдавности вовсе не были такими пухлыми); мне нужно успокоиться.

Мне нужно успокоиться.

– Что случилось, Кристобаль?..

Девушка поворачивается ко мне, проклятье, ей лет двадцать,никак не больше, теперь она кажется мне дочерью Линн, сходство не вызывает сомнений.Так же, как не вызывала сомнений поддельная фотография нашего с Анук отца,оказавшаяся впоследствии фотографией американского актера Монтгомери Клифта.

– Что-то не так?..

Ничего особенного не случилось, малышка Линн, я просто сошелс ума.

Смотреть на юную Линн нестерпимо. Анук, вот кто приведетменя в чувство. В крайнем случае, ботинки Анук, они все еще заброшены на спинкусоседнего со мной сиденья. С Анук все выглядит естественным, более того –единственно возможным.

На ботинки Анук налипла трава и лепестки цветов, а поправому – ближнему ко мне – тупому носу «Камелотов» ползет улитка. Я вижувлажный след, который она оставляет после себя, света с экрана вполнедостаточно.

– Стоит только найти лягушку, и все сразу встанет насвои места.

Голос Анук убаюкивает меня, это тоже выход – замереть,заснуть, пусть мне приснится юная Линн без кольца на пальце. И я даже невспомню о старой Линн – с кольцом.