Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения - Ада Самарка

– Они не оставят нас просто так, им нужны наши бабки, – прошептала ей на ухо Людвиг, когда мужики вышли в соседнюю комнату, – нам надо валить из Киева.

Валить решили недалеко, всего лишь в Херсонскую область, в обдуваемый степным ветром, помидорно-арбузный, плоский, как сковородка, город Каланчак, где жила Машкина далекая родня.

– Значит так, мать, – щурясь от усталости и сдерживая пивную отрыжку, говорила Машка, удивляясь заодно, как это быстро охмелела от одной бутылочки, – бабки мы тратить не будем. Мы распорядимся ими с умом. Это деньги наших будущих детей, это благополучие наших семей, – и, все-таки икнув, добавила: – Я вам всем, девки, дам беспроцентные ссуды, а сама в компьютере буду вести строгий учет каждой потраченной гривне. Я привыкла довольствоваться малым, мне для счастья горы золотой посуды не нужны.

В Каланчак ехали на микроавтобусе с мужем противной Тани, Валеркой, который первый нарушил их планы касательно предельной экономии и, не ведая ничего о выигрыше, заломил за свои услуги сумасшедшие деньги. Пока обговаривали детали поездки, у него во взгляде даже блеснуло что-то наподобие уважения – ведь и не торговались толком. И потом, когда остановились на заправке, на половине пути, в городе Вознесенске, Машка пошла в магазинчик и купила четыре пачки самых дорогих чипсов: в круглых картонных коробках с пластмассовой крышечкой, по 28 гривен. Людвиг молча вскрыла коробку, достала чипсы, захрустела, при этом выражение ее лица из индифферентно-грустного сделалось немного вопросительным, Машка протянула ей бутылку пива «Корона» и улыбнулась. Это были те новые маленькие радости, не отказывать себе в которых можно теперь хоть всю жизнь. «Я и ребеночка, может, из детдома возьму», – расслабившись и охмелев, сказала Машка, уютно растягиваясь на двух креслах. Потом купили еще немного пива, а в Николаеве Машка чего-то разнервничалась, попросила остановить возле супермаркета и потащила Людвиг с собой – как-то неудобно было приезжать к родне совсем уж с пустыми руками. Взяли несколько бутылок коньяка и белую, из непрозрачного стекла, с пальмами – «Малибу», который когда-то в салоне пили, а еще защищенный пластмассовой пломбой, чтобы не своровали, «Бэйлис», несколько банок икры, маринованные баклажаны с чесноком из готовой кулинарии и какой-то мелкой острой еды. Еще взяли два самых больших одноразовых пластиковых контейнера с салатом «Пикантный» (любимый самый, раньше брала грамм по 150, как деликатес), рыбу-стерлядь, как-то хитро приготовленную, что осталась голова и даже усы, картонный ящичек пива «Корона» (тут дешевле, чем на заправке), три куска филе слабосоленой семги в вакуумных упаковках, банки с крошечными кукурузками и помидорками. Потом набор чашек со специальной подставкой, чтобы вешать – для тетки, она хоть и не заслуживает, но раз в жизни можно же порадовать человека, а еще, хрен с ними, – яркие полотенца и прихватки в тон – дороже, чем на базаре, но кто ж теперь на базар пойдет… Потом – двух несуразных плюшевых зверей, то ли ослы, то ли зайцы, яркие и ужасные, но такие большие и праздничные, потом – набор ложек, вообще брала как себе, но ясное дело, родственникам оставит, и раз уж на то пошло, то набор ножей, хотя ножи дарить нельзя, но снова брала как себе, – и магазинные же ж, фирменные, хорошие, и досточки разделочные к ним, такие, что «профессиональными» можно назвать, потому что нормальная разделочная доска 100 гривен не может стоить… А еще набор «доктор» для кого-то из детей, хотя Машка уже и забыла, сколько тем детям лет, но дети у тетки точно есть. А еще в аптеке на выходе – витамины для всех, самые разные, дорогие, в картонных коробочках – от сердца, для волос и ногтей, для зрения – всем, и еще детские, шипучие с разными зверятами.

Потом, оставив Людвига на выходе с двумя тележками (в одной сидели, кое-как запихнутые, два флегматичных флуоресцентных зайцеосла), рванула снова в магазин, в винные ряды, и там взяла, не разбирая, несколько бутылок красного десертного, не из самых дорогих, но которые раньше только с кавалерами покупались, на первом свидании, и, уже по инерции как бы – в гости к родне ж и все такое, дядя Толя там будет, сосед Игорек и Цыбульки ж тоже – несколько бутылок водки, хорошей, «Немирофф» черной, ее даже тут иностранцы брали, чтобы к себе потом везти в Штаты и Канады.

В микроавтобусе Валерка только было открыл рот, чтобы завести тему про простой, но Машка ловко сунула ему блистер с салатом, свежую булочку фирменной выпечки и «Активию» – «Бери, голубь ты наш, чтобы крылышками домахать силенок хватило». Валерка тут же растаял, почувствовал себя польщенным похабной двусмысленностью в ее голосе, понял, что, несмотря на опыт и закалку, успел устать с дороги, плюс несносные бабы всю дорогу дико ржали, подвизгивая, просили сделать радио громче и орали дурными голосами под знакомые песни.

Ночевать Валерка остался в Каланчаке, хотя думал тут же поехать в Херсон, где корабли разгружают, чтобы не возвращаться в Киев порожняком, но Машка силой затащила его к своим родственникам, и, не успев договорить «да я только руки помою», Валерка оказался на узком кухонном уголке, зажатый между Машкой и ее подругой, с рюмкой в одной руке и крошечной кукурузкой, насаженной на зубочистку – в другой. «Бэйлис» и «Малибу» выпили тут же, даже особо не распробовав. Родственники, седьмая вода на киселе (тетками и дядьями их Машка для простоты называла), про выигрыш ничего не знали, думали, что Машка удачно выходит замуж, а по поводу замолченных подробностей даже добродушно злорадствовали – есть что скрывать, стало быть.

«Ты, Манька, это… – говорила ей охмелевшая тетка, положив руку на бедро, перегнувшись через Валерку, – не стесняйся, главное – чтобы человек был хороший…» Машка, посоловевши, улыбалась и ничего не говорила, тем самым как бы подтверждая всеобщие догадки.

На следующее утро, чуть отойдя от похмелья, пошли к каким-то старым знакомым, Валерке было плохо, и ему налили еще чего-то, и к обеду, когда Машка вернулась из гостей, он сидел на кухне в чужой майке, сильно отвислой на груди, и в чужих тренировочных штанах, держал в уголке губ потухшую сигарету, а в руках небольшой кактус в горшочке. «Валерычка-а-а-а! Ды хорошо-то ка-а-а-к!» – чуть не плача от умиления, взвыла Машка и бросилась ему на шею. Чуть позже позвонила противная Танька, Валеркина жена, и что-то орала с матом и бессвязное, а Машка держала трубку примерно в полуметре от уха, гнусно ухмыляясь, с сигаретой во рту.

На третий и четвертый день даже ездили на базар, купили много мяса, кто-то что-то готовил, пили уже просто водку, самую обычную, и разницы с «Немироффым» не было почти никакой. Кто-то ходил на работу, возвращался, какие-то дети, весьма довольные жизнью, катались по коридору на велосипеде, орали, смеялись, смотрели мультики и никому не мешали, Машке было большей частью плохо телом и хорошо душой, она тоже ходила в чьем-то тренировочном костюме, а курить выходила в черных «лодочках» на шпильках. На пятый день была суббота, с вечера почти не пили, с облегчением улеглись спать часов в десять и утром, выпив по стакану кефира, поехали на Валеркином «бусике» в Хорлы, к морю. С собой взяли ящик водки и два ящика пива, один из дядь, тяжело опираясь на Машкино плечо, говорил, что зятя своего (Машкиного жениха то бишь) любит вот от всего сердца, что дай Бог ему здоровья, хорошему и понимающему человеку. «Ах ты ж Машка-а-ы-ы-ы-ы, ы-гы-гы-ы-ы-ы!» – не находя подходящих слов, говорил он, прижимая ее к себе и, подыхивая перегаром в затылок, с разболтанной, ничего не соображающей игривостью хлопал ее по попе.