Иудейские древности. Иудейская война - Иосиф Флавий

2. Полагая, что после разрушения Храма пощада окружающих строений лишена будет всякого смысла, римляне сожгли все остальное, а именно: уцелевшие остатки галерей и ворота, за исключением двух, восточных и южных, которые впрочем были разрушены впоследствии. Затем они сожгли также казнохранилища, где находились огромные суммы наличных денег, бессчетное множество одеяний и другие драгоценности – словом, все богатство иудеев, так как туда богатые помещали на хранение свои сокровища. Затем пришла очередь за оставшейся еще галереей наружного притвора, куда спаслись женщины, дети и многочисленная смешанная толпа в числе 6000 душ. Прежде чем Тит успел принять какое-либо решение и дать инструкцию военачальникам, солдаты в своей ярости подожгли эту галерею. Одни погибли в пламени, другие нашли смерть, бросаясь из пламени вниз. От всей массы людей не осталось ни единой души. Их погибель легла на совести одного лжепророка, который в тот день возвестил народу в городе: «Бог велит вам взойти к Храму, где вы узрите знамение вашего спасения». Вообще тираны распустили тогда среди народа много пророков, которые вещали ему о Божьей помощи для того, чтобы поменьше переходило к римлянам и чтобы внушить твердость тем, которых ни страх, ни стража не удерживали. В несчастье человек становится легковерным, а когда является еще обманщик, который сулит полное избавление от всех гнетущих бед, тогда страждущий весь превращается в надежду.

3. Так отуманивали тогда несчастный народ обольстители, выдававшие себя за посланников Божиих. Ясным же знамениям, предвещавшим грядущее разрушение, они не верили и не вдумывались в них. Точно глухие и без глаз, и без ума, они прозевали явный глас Неба, неоднократно их предостерегавший. Вот какие были знамения. Над городом появилась звезда, имевшая вид меча, и в течение целого года стояла комета. Пред самым отпадением от римлян и объявлением войны, когда народ собрался к празднику опресноков, в восьмой день месяца ксантика, в девятом часу ночи, жертвенник и Храм вдруг озарились таким сильным светом, как среди белого дня, и это яркое сияние продолжалось около получаса. Несведущим это казалось хорошим признаком; но книговеды сейчас же отгадали последствия, на которые оно указывало и которые действительно сбылись. В тот же праздник корова, подведенная первосвященником к жертвеннику, родила теленка на священном месте. Далее, восточные ворота внутреннего притвора, сделанные из меди, весившие так много, что двадцать человек и то с трудом могли запирать их по вечерам, скрепленные железными перекладинами и снабженные крюками, глубоко запущенными в порог, сделанный из цельного камня, – эти ворота однажды в шесть часов ночи внезапно сами собою раскрылись. Храмовые стражники немедленно доложили об этом своему начальнику, который прибыл на место, и по его приказу ворота с трудом были вновь закрыты. Опять профаны усматривали в этом прекрасный знак, говоря, что Бог откроет перед ними ворота спасения; но сведущие люди видели в этом другое, а именно, что Храм лишился своей безопасности, что ворота его предупредительно откроются врагу и про себя считали этот знак предвестником разрушения. Спустя несколько дней после праздника, 21-го артемисия показалось какое-то призрачное, едва вероятное явление. То, что я хочу рассказать, могут принять за нелепость, если бы не было тому очевидцев и если бы сбывшееся несчастье не соответствовало этому знамению. Перед закатом солнца над всей страной видели мчавшиеся в облаках колесницы и вооруженные отряды, окружающие города. Затем, в праздник пятидесятницы, священники, как они уверяли, войдя ночью, по обычаю служения, во внутренний притвор, услышали сначала как бы суету и шум, после чего раздалось множество голосов: «Давайте, уйдем отсюда!» Еще знаменательнее следующий факт. Некто Иешуа, сын Анана, простой человек из деревни, за четыре года до войны, когда в городе царили глубокий мир и полное благоденствие, прибыл туда к тому празднику, когда по обычаю все иудеи строят для чествования Бога кущи, и близ Храма вдруг начал провозглашать: «Голос с востока, голос с запада, голос с четырех ветров, голос, вопиющий над Иерусалимом и Храмом, голос, вопиющий над женихами и невестами, голос, вопиющий над всем народом!» Денно и нощно он восклицал то же самое, бегая по всем улицам города. Некоторые знатные граждане, в досаде на этот зловещий клич, схватили его и наказали ударами очень жестоко. Но не говоря ничего ни в свое оправдание, ни в особенности против своих истязателей, он все продолжал повторять свои прежние слова. Представители народа думали – как это было и в действительности, – что этим человеком руководит какая-то высшая сила, и привели его к римскому прокуратору; но и там, будучи истерзан плетьми до костей, он не проронил ни просьбы о пощаде, ни слезы, а самым жалобным голосом твердил только после каждого удара: «О, горе тебе, Иерусалим!» Когда Альбин – так назывался прокуратор – допрашивал его, кто он такой, откуда и почему он так вопиет, он и на это не давал никакого ответа и продолжал по-прежнему накликивать горе на город. Альбин, полагая, что этот человек одержим особой манией, отпустил его. В течение всего времени до наступления войны он не имел сношений ни с кем из жителей города: никто не видал, чтоб он с кем-либо обменялся словом; день-деньской он все оплакивал и твердил, как молитву: «Горе, горе тебе, Иерусалим!» Никогда он не проклинал того, который его бил (что случалось каждый день), равно как и не благодарил, если кто его накормил. Ни для кого он не имел иного ответа, кроме упомянутого зловещего предсказания. Особенно мощно раздавался его голос в праздники, и, хотя он это повторял семь лет и пять месяцев, его голос все-таки не охрип и не ослабевал. Наконец, во время осады, когда он мог видеть глазами, что его пророчество сбывается[1259], обходя по обыкновению стену с пронзительным криком «Горе городу, народу и Храму!», он прибавил в конце: «Горе также и мне!» В эту минуту его ударил камень, брошенный метательной машиной, и замертво повалил его на землю. Среди этого горестного восклицания он испустил дух.

4. Если вникнуть во все это, то нужно придти к заключению, что Бог заботится о людях и разными путями дает им знать, что именно служит к их благу; только собственное безумие и личная злость ввергают людей в гибель. Так точно иудеи после падения Антонии сделали свой Храм четырехугольным, невзирая на то, что в их пророчествах написано, что город и Храм тогда будут завоеваны, когда Храм примет четырехугольную форму. Главное, что поощряло их к войне, было – двусмысленное пророческое изречение, находящееся также в их священном писании и гласящее, что к тому времени один человек из их родного края достигнет всемирного господства. Эти слова, думали они, указывают на человека их племени, и даже многие из их мудрецов впадали в ту же ошибку, между тем в действительности пророчество касалось воцарения Веспасиана, избранного императором в иудейской земле. Но людям не дано избегать своей судьбы даже тогда, когда они предвидят ее. Иудеи толковали одни предзнаменования по своему желанию, а относились к другим совсем легкомысленно, пока, наконец, падение родного города и собственная гибель не изобличила их в неразумии.