Укус фаланги - Алим Тыналин

Лукин отпустил Кану и ударил Руса с разворота хвостом. Тот отлетел к стене, впечатался в нее и упал на пол лицом вниз. Но он сделал свое дело. Кана освободился.

Он впал в боевой раж. Не обращая внимания на царапающие его лапки, как бульдог, прорвался к глотке профессора и сомкнул челюсти. Вдобавок двумя свободными руками крепко держал Лукина за ядовитые челюсти.

Лукин снова сплел его кольцами, но уже не так удачно. Кане было все равно. Он кромсал горло врага хелицерами. В лицо брызгали капли обжигающей крови насекомого, но он не останавливался. Кольцо давно распалось. Лукин упал на пол, но Кана ничего не замечал. Только когда огромная голова отделилась от туловища, он заметил, что враг умирает. Голова откатилась по полу в сторону. Длинное туловище билось в конвульсиях, хвост изгибался и царапал бетон.

— Говорил же, в третий раз обязательно голову откушу, — свирепо напомнил Кана обезглавленному профессору.

И повалился рядом. Он не мог шевелиться. Плечо неимоверно распухло и превратилось в шар, будто его накачали стероидами.

— Эй, аниматор! — тихо позвала Айка. — Ты как там, в порядке?

— Чувствую себя великолепно, — пробормотал Кана. Перевернулся на бок, стараясь не двигать плечом. Поднялся, шатаясь, подошел к девушке. Обнял, погладил длинные спутанные волосы.

— Ох, милый… — прошептала Айка, заметив его плечо. — Тебе надо к врачу.

Кана криво улыбнулся.

— Конечно, давай вызовем «скорую помощь» на дом.

Он оглянулся на утихшую к тому времени сколопендру. Спросил:

— Ты не видела у него…

Айка достала три ампулы из кармана спортивной куртки. Внутри ярко-красный порошок.

— Он сам рассказал, что отправил тебя по ложному следу. А потом превратился в эту мразь. Но я успела стащить у него эти баночки.

Кана снова криво улыбнулся и взял ампулы.

— Ты просто кладезь талантов.

Кряхтя и постанывая, они попробовали привести Руса в сознание. Но парень слишком сильно ударился о стену. Пришлось взвалить его на плечо и тащить на себе.

Они вышли из паркинга во внутренний коридор и машинально вызвали лифт. Электричества не было и сказки не случилось. Пришлось тащиться на седьмой этаж пешком. Им повезло, на лестнице встретилось только две саранчи.

Кана убил их, оторвал лапки и откусывал на ходу. Когда поднялись к квартире Руса, его стошнило.

— Великие экстремалы и трансгендеры! — воскликнула Айка. — Что с тобой?

Кана затащил Руса в квартиру и завел Айку. Пошатываясь, стоял у двери.

— Только не говори, что тебе опять нужно бежать, — сказала Айка. — Посмотри на себя. Тебе нужен покой.

Она подошла и обняла его.

— Пусть кто-нибудь другой спасет этот мир. Давай немного притормозим. Я ведь так и не сказала тебе, что я…

— Не могу, милая, — глухо перебил Кана. — Я заварил всю эту кашу, мне и расхлебывать. Я должен рассыпать пестицид над городом. Я уже знаю, куда мне…

Айка оттолкнула его. Развернулась и ушла в гостиную. Туда, где лежал Рус.

Кана стоял, покачиваясь. Если он пойдет за нею, очень вероятно, что навсегда останется здесь. И никуда не пойдет. А саранча завтра снимется с места и перелетит на сотни километров. Может быть, даже в Караганду, где живут его родители и сестренка. Поэтому Кана тоже развернулся и ушел.

Во дворе забрался в свой верный грузовик. Затарахтел мотором и выехал на улицу. И не заметил, что девушка со слезами на глазах украдкой наблюдала за ним из окна.

Через час он доехал до места, где солдаты спасли его огнеметами. Пересел в армейский грузовик, потому что в самосвале заканчивалось топливо. Вытащил рюкзак с необходимыми принадлежностями из кузова и закинул в кабину. Забрался сам и потерял сознание. Отравленное плечо онемело, он не чувствовал рук. Сердце быстро и часто колотилось.

Очнулся от невыносимой боли. В кабину забралась саранча и жевала его ногу. Откусила ступню и глодала кость. Кана свернул насекомому шею.

Оторвал от чехла сиденья полоску ткани, туго обмотал рану. К его удивлению, крови почти не было. Обрубок ноги быстро покрылся запекшейся черной жидкостью.

Он включил зажигание и поехал. В городе постепенно рассветало. Ничего не изменилось, все также повсюду саранча, брошенные автомобили и горы костей на улицах.

И еще он отметил, что исчезли деревья. Пропали напрочь знаменитые алмуртинские карагачи, тополи, яблони, липы и ели, аккуратно подстриженные газоны и буйные кустарники. Это было самое страшное из того, что он видел.

По дороге Кана чуть не уснул. Но боль в ноге и плече не давала закрыть глаза. Вдобавок, перед глазами все плыло.

Он опять, в который уже раз за эти безумные дни, проехал по Альфарабиусу на восток, повернул к горам по проспекту Дружбы и Согласия. Затем свернул по дороге на Зеленый Холм. По извилистому короткому серпантину взобрался на гору.

С ухмылкой заметил тросы канатной дороги, валяющиеся на земле.

Оставил грузовик у подножия телевышки. Надел рюкзак, еще один подарок Климова, и полез вверх по башне. У основания лезть легко, покрытие из темно-розового ракушечника. А дальше, на высоте, пошли легкие алюминиевые панели.

Его обдувал сильный ветер. Видимо, поэтому здесь почти не было саранчи, насекомых просто сносило с башни. Если бы не присоски, он бы и сам ни за что не удержался.

Он карабкался полтора часа. Где-то на середине подъема показалось солнце и немного согрело ранними теплыми лучами.

Потом он снова потерял сознание. Провисел на башне неизвестно сколько, пока снова не очнулся. Присоски продолжали намертво цепляться за покрытие.

Он добрался до заброшенного ресторана, перевалился через перила и тяжело рухнул на пол. Дыхание сперло, он трясся от холода. Лежал на полу, смотрел на цветные витражные стены ресторана, еле шевелил руками и ногами.

Затем встал, цепляясь за перила и полез дальше.

Когда добрался до шпиля, лезть стало легче. Здесь крепились антенны и установили металлические скобы лестницы. Превозмогая боль, Кана взобрался на самую верхушку телебашни Зеленого Холма.

Он огляделся.

Солнце уже окончательно встало и озолотило дома желтым цветом. Погода отличная, воздух прозрачный, ни облачка. Только далеко в горах, над пиками, медленно плыли белые пухлые подушечки.

Город был уже привычно тихим. Ни шума моторов, ни криков людей. Даже птицы и те не летали в небе. Только изредка парили размытые силуэты саранчи.

Кана глубоко вдохнул ледяной разреженный воздух. Пальцы рук посинели от холода. Раненая нога онемела. Ветер дул с гор в сторону Алмурты. Так, как и требовалось.

Он закрепил лямки рюкзака на плечах. Там, где вонзился ядовитый шип сколопендры, лямка сидела неровно. Ладно, ничего страшного. Какая, в конце концов, разница?