Путь к сердцу мужчины - Мария Жукова-Гладкова

– Что ваша милиция делает в таких случаях? – спросил Лассе.

Вова, Шедевр и я рассмеялись.

– Я думаю, что звонят начальству, – высказал свое мнение Вова. – А начальство в воскресенье вечером уже пьяное. Сейчас лето, значит, на даче. Мобильные телефоны теперь у всех есть, но, конечно, могут быть выключены или валяться в кармане фирменного кителя.

– Предположим, дозвонятся, – не успокаивался Лассе. – Будем думать о хорошем. Дальше что?

– Попытаются найти депутата. Что это депутатская квартира, уже явно выяснили. Станут искать жену, еще каких-то родственников… Это надолго. Но, по крайней мере, они поняли, что здесь что-то не так. И квартира непростая. Ради простого гражданина активность в воскресенье вечером проявлять бы не стали. А из-за депутата, у которого произошло ЧП, могут пошевелиться. Хотя бы ради депутата, ради своих погон.

Следующие два часа прошли в наших метаниях между окнами к входной дверью. Мы стучали по решетке, по стенам, мы гадали, когда нас освободят.

Невозмутимым оставался Иван Васильевич, который устроился в кухне и решил, по его словам, перекусить на дорожку. Я поняла, что голодна, и присоединилась к нему. Ведь если нас освободят, то допросы вполне могут длиться до завтрашнего утра. Я объяснила это Лассе, и он составил мне компанию. Вскоре подтянулись остальные.

– Ну что, прощальный ужин?

Стоявший на подоконнике Шедевр объявил о прибытии телевизионщиков.

– Отлично! – воскликнула Ксения. – На телевизионщиков у меня надежд больше, чем на милицию. Они не уедут, пока не разберутся.

– Снимают окна, – комментировал Шедевр.

Вдруг Ник, ни слова не говоря, метнулся из кухни, вернулся с очередным депутатским плакатом, схватил фломастер с холодильника и написал по-английски «Требую американского консула!». Этим плакатом он заменил надпись SOS. Все телекамеры были направлены на наше окно, в котором менялась надпись.

– Ты собираешься требовать консула? – спросил Ник у Лассе.

– Нет, ни в коем случае. Я хочу остаться в России, – сказал он.

Вова тут же похлопал Лассе по плечу. С другой стороны его похлопал Кирилл Петрович.

– За это дело надо выпить, – предложил Гена и поднял тост за горячих финских парней.

На этот раз мы пили китайскую водку со змеей, найденную Шедевром в каком-то углу. Видимо, депутатскую заначку. Вова сказал, что такая водка в супермаркете стоит две с половиной тысячи рублей. Он все хотел попробовать, но денег было жалко, как и на сосиски, в особенности когда подсчитаешь, сколько на эти деньги можно купить бутылок нашей водки. Бутылка оказалась не такой уж большой, и в ней много места занимала змея и какие-то оранжево-красные ягоды. В результате всем досталось по наперстку. Но никто не расстроился – мы единогласно признали выпитую жидкость гадостью и воздали хвалу отечественному продукту. Лассе заявил, что русская водка – вообще его самый любимый напиток, как и у многих финнов, и вообще для них водка – это символ нашей страны. При слове «Россия» они как раз о ней и думают. Ник Хаус заявил, что удивился ее вкусу (еще во время распития с бывшим родственником Паскудниковым). В Америке водка не имеет вообще никаких привкусов. Наибольшее впечатление на американца произвела перцовка.

Потом мы разрезали змею на маленькие кусочки и тоже попробовали. Пришлось долго заедать очередной порцией макарон с тушенкой. Никак было не отделаться от мерзкого привкуса во рту. И как только китайцы пьют и едят эту гадость? И еще за две с половиной тысячи?!

Когда мы уже пили чай, за окном началось развитие событий. Подъехали две машины с поднимающимися люльками. С таких иногда устанавливают рекламу и чинят уличные фонари. Как мы вскоре поняли, машины раздобыли телевизионщики. Они встали под нашими (то есть депутатскими) окнами, в них залезло по два человека – репортер и оператор (судя по телекамере) – и люльки поплыли вверх.

Одна приближалась к кухонному окну, вторая – к залу, куда и рванула часть нашей группы. В кухне остались мы с Лассе, Ник Хаус и балерина с Иваном Васильевичем.

– Ник, плакат свой снимай! – крикнул Лассе.

– Это еще зачем?

– Да чтобы нас они лучше видели!

Я помогла Нику, и вскоре окно ничто не закрывало, не считая решетки, естественно. Но Ник плакат не выбросил, а держал перед собой, закрывая им свою грудь.

Репортером оказался Александр Паскудников, которого я теперь воспринимала почти как родного. Паскудников прижался носом к стеклу с другой стороны, и я увидела, как у него от удивления округляются глаза. Неужели этого журналиста еще чем-то можно удивить?

Хотя он, наверное, никак не ожидал увидеть бывшего родственника в квартире депутата.

– Ксения! – закричала я. – Паскудников здесь!

Вскоре к нашей компании присоединилась журналистка Болконская. Глаза у Паскудникова округлились еще больше. Ксения с мольбой простерла руки к Сашуле.

Сашуля в первую очередь был репортером, поэтому тут же освободил место оператору, который и заснял Ксению в непривычном амплуа – умоляющей о спасении страдалицы. А она напустила на лицо такое страдальческое выражение, словно ее тут заставляли вагоны разгружать. То есть квартиру убирать или мебель двигать.

Я помахала в телекамеру рукой. В кои-то веки в кадр попала! Пусть ученики посмотрят. Это поднимет мой престиж в их глазах. И если мама с тетей Светой по крайней мере увидят меня живой, то хоть чуть-чуть успокоятся. Потом у меня мелькнула мысль, и пока оператор снимал других, я быстро написала фломастером на очередном плакате депутата номер тети-Светиного мобильного телефона и показала его Паскудникову.

Видимо, он решил, что это мой. А может, и не решил, но в любом случае он тут же извлек из кармана трубку и, сверяясь с написанными мною на плакате цифрами, стал его набирать.

Потом Саша что-то сказал в трубку, затем долго слушал ответ. Потом еще что-то говорил, как-то странно на меня посматривая. Жаль, я не умею читать по губам.

Наконец Паскудников кивнул, связь отключил, трубку сунул в карман, посмотрел на меня, показал на наручные часы и поднял руки ладонями ко мне с растопыренными пальцами. Я это поняла как «десять минут».

Значит, тетя Света близко? Неудивительно. По крайней мере, они с мамой теперь знают, что я жива. Это – главное.

Вскоре люлька пошла вниз. Паскудников на прощание помахал нам всем рукой. Но мы считали, что его еще сегодня увидим. Он явно дождется нашего вызволения.

– Марина, морду намажь, – сказала Ксения. – У тебя косметика с собой?

– Карандаш для глаз и помада, – ответила я.

Ксения критически меня оглядела.

– Я где-то слышал, что сейчас в моде естественность, – заметил Лассе. – У Марины прекрасный, здоровый цвет лица и…

– Помолчи, – оборвала его Ксения.

– Это еще почему? – возмутилась я. – Мне очень приятно его слушать. Лассе, продолжай, пожалуйста.