Меч ангелов - Яцек Пекара

Я придержал коня, поскольку уже знал, что происходит впереди, – как знал и то, что, если двинусь дальше, мне придется расхлебывать последствия сделанного выбора. Но тут не было о чем раздумывать.

Долг приказывал мне проверить, что случилось там, за деревьями.

– Мордимер, нет… – услышал я позади тихий голос Курноса, поскольку он тоже понимал, что произойдет.

Я, не оглядываясь, лишь покачал головой и двинулся вперед. Из-за спины донеслись вздохи и тихое перешептывание близнецов. Ну что ж, парни уже возвращались в Хез, а я собирался втянуть нас в новые проблемы. Хотя оставалась слабая надежда, что селяне жгут, скажем, заразную корову или свинью. Но в таком случае – неужели раздавались бы столь радостные крики?

Слишком часто мне приходилось видеть горящих на кострах людей, чтобы понимать: именно так ведет себя наблюдающая за мукой толпа. И, к моему разочарованию, в этом нет ничего от воодушевленной радости за спасенную душу грешника, всегда – лишь пустое торжество от страданий другого существа.

Увы, мои подозрения оказались верны. Из-за деревьев мы выехали прямо на луг, что раскинулся по-над широким, лениво текущим потоком. А посредине луга дымил догоравший уже костер (весьма неумело сложенный, если б кто меня спросил). Вокруг него клубилась толпа селян – мужчин, женщин и детей. Как видно, все село – а то и несколько окрестных сел – пришло сюда, чтоб насладиться зрелищем. Кричали, смеялись, пили пиво, кто-то бросал в пламя шишки, кто-то танцевал вокруг костра, громко покрикивая «у-ха-ха! у-ха-ха!» и швыряя в небо шапку.

Кого сожгли – уже невозможно было понять, поскольку от несчастного (или несчастной) не осталось ничего, кроме обугленных останков, лишь слегка напоминавших человека.

Мы выехали на луг шагом, за моей спиной – Курнос и близнецы. Селяне, впрочем, были настолько заняты забавой, что долгое время нас попросту не замечали. Мы встали спокойно, однако под Первым вдруг дернулся конь, и стрела, выпущенная из арбалета, свистнула у меня над ухом.

– Ах-х-х, извини, Мордимер, – буркнул Первый, я же лишь вздохнул.

Именно тогда селюки заметили, что теперь они не одни, – и начали оборачиваться в нашу сторону. И было их много. Может, пятьдесят, а может, шестьдесят, и при этом – как минимум двадцать мужчин в самом расцвете сил. У нескольких в руках были топоры, я приметил и сколько-то секир, а еще – вилы и палицы, что лежали в траве.

Я осматривался в молчании, толпа же глядела в нас со смесью интереса и опасения. Я не боялся, что они нападут, ибо лишь безумец кинулся бы с топором или дрекольем наперевес против четверых вооруженных людей. Они должны были уже приметить и кольчуги под нашими плащами, и кривую широкую саблю Курноса, арбалеты близнецов, мой меч, покачивающийся у конского бока.

И тем не менее я хорошо знал, что загнанная в угол крыса бросится даже на вооруженного человека. И не собирался загонять этих селян в угол.

– Мое имя Мордимер Маддердин, – сказал я громко, но спокойно. – И я – лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Кто среди вас, люди, при власти?

Толпа отшатнулась. Я же заметил, что несколько баб весьма скорым шагом двинулись к броду, за которым я приметил крыши изб. Мужчины же сбились в кучку и о чем-то заговорили, поглядывая на нас исподлобья. Шляпа человека, который еще миг назад выплясывал вокруг костра, упала на угли.

– Солтыс. Войт. Должен же быть у вас кто-то такой… – настаивал я, поскольку тишина только крепла.

Наконец из толпы шагнул худой высокий старец в черной епанче. Были у него седые растрепанные волосы, выбивавшиеся из-под шляпы, и лицо, битое оспой.

– Я тута войд, – сказал он, шныряя глазками.

– Подойди-ка поближе, – поманил я его пальцем. – Ну, ступай, ступай, не бойся…

Он осторожно приблизился, однако остановился на расстоянии.

– Злушаю милоштивого гозподина, – буркнул.

– Шляпа, – сказал я ласково, а он непонимающе уставился на меня.

Наконец понял, сорвал шляпу с головы и смял ее в руках. Повел взглядом по толпе, остальные хлопы тоже принялись стягивать шапки.

– Что это? – указал я пальцем на догорающие бревна.

Войт обернулся через плечо и долгую минуту всматривался в костер, словно увидел его впервые в жизни, испытывая при этом неописуемое удивление.

– Ото? – спросил наконец глуповато.

– Чаровницу мы спалили! – крикнул кто-то из толпы, но я не заметил – кто.

– Это правда? – склонился я в сторону войта.

– Ну, эдо, получаедся, шдо, милошдивые гозпода, все дак и не инаше… – пробормотал он.

– Скажи-ка, Курнос, дружище, каково наказание для тех, что узурпируют право инквизиционного суда? – сказал я громко.

Курнос выехал вперед и откинул капюшон. Войт замер с раззявленным ртом, несколько человек охнуло, а несколько других – перекрестились. Что ж, Курнос не грешит красотой, а идущий через все лицо кривой широкий шрам отнюдь не добавляет ему симпатичности. Не стану скрывать – я люблю впечатление, которое производит на людей его физиономия.

– Сим наказанием есть кастрация, снятие кожи и сожжение на медленном огне, – ответил Курнос чрезвычайно громко.

– Детей нам хотела погубить, ведьма проклятая! – заверещала какая-то баба, и вслед за ней загудел хор согласных голосов.

Войт, поддержанный селянами, поднял на меня взгляд.

– Звядая правда! – ударил он себя кулаком в худую грудь. – Шдоб я здох на мезде.

– Уж это-то я могу легко устроить, – засмеялся Курнос, и смех сей не добавил ему красоты: шрам его зашевелился, словно там копошились огромные черви, пытающиеся вырваться наружу.

Войт отступил на пару шагов и согнулся в поклоне.

– Прошу милошди, милошдивые гозпода, – охнул он, глядя из-подо лба и искривив лицо в гримасе.

Но я заметил, что он осматривает меня без особого испуга. Что ж, коли он сделался войтом, то наверняка не был полным идиотом. Но он не мог даже в малейшей степени предполагать, какие у него теперь возникли проблемы. Ибо, видите ли, милые мои, Святой Официум, порой именуемый Инквизиториумом, – это единственная и окончательная инстанция в делах колдовства или ереси. И мы, инквизиторы, крепко не любим тех, кто жжет либо пытает людей без нашего ведома, согласия и благословения. Причиной тому даже не чрезмерная нежность или милосердие (в конце концов, наш Господь, сходя с Распятия своей муки, сказал апостолам: «Убивайте всех, Отец узнает своих»), но лишь желание сохранить закон и порядок. Ибо что было бы, когда б обитатели всякого городка или селения сами занимались выслеживанием колдунов и еретиков, жгли бы костры, устраивали допросы и расследования? Наступили бы бардак, беспорядок и сущий балаган. Говоря одним словом: хаос. А мы ведь прекрасно знаем, кого зовут Отцом Хаоса, верно?

Впрочем, если вернуться к делам земным: кто бы тогда работал на полях, в цехах и мануфактурах? Кто платил бы налоги? Не говоря уж о том, что лишь мы – выпускники Академии Инквизиториума – обучены отделять зерна от плевел и ежедневно выковывать клинок Божьего гнева в холодном огне справедливости. Это мы обладаем ключами к ларцам человечьих сердец и с неохотой этими ключами делимся с кем бы то ни было.