Тюремный романс - Вячеслав Денисов

– Пошел вон отсюда, – попросил Бобыкина Кусков. – И ты пошел.

Следом за управляющим кабинет покинул официант.

– А теперь подробнее, Зина. Ты знаешь, почему я сразу твою фамилию Бобыкину назвал? Потому что в Тернове всего один ублюдок, которому все равно, кого «опускать». Дали бабок – знакомого «опустил», дали побольше – «опустил» друга, дали очень много – мать. И при этом тебе даже не приходит в голову, что, выполняя просьбу Локомотива, ты подверг мою свободу, за которую я готов умереть, большой опасности. Ты знаешь, что такое ментовская месть?

Зинкевич помялся, переступая с ноги на ногу, и слегка побледнел. Били его не раз, но все эти случаи были ерундой по сравнению с тем, что ему грозило сейчас.

– Виталя, Локомотив испугался, что следак выпустит тебя, и попросил меня найти человека, который смог бы организовать дело так, словно Пермяков сорвал на деле куш. В этом случае следака отстранили бы от дела и организатором подобного «выкупа» оказался бы ты. Однако получилось так, что тот «повелся» и без «подстав». Как услышал о доме в Сочи, у него прямо глаза запылали! Сначала планировалось передать ему документы на сочинский дом на встрече в городе, но время поджимало, тебя выпустили гораздо быстрее, чем ожидалось, и машина уже была запущена. Рожин уже имел заявление в УБОПе, и давать задний ход было поздно. Оставалась надежда на то, что новый следак соберет компру и усадит тебя обратно. Поэтому документы Рожин был вынужден передать прямо в кабинете, сказав ментам, что это требование следователя.

– А Рожина-то за что притопили?

– Он Яшке тридцать тонн долларов за работу предъявил. Сказал, что на столько работа стоит дороже долга. Менты его и прикончили…

– И после всего сказанного у тебя есть какая-то надежда на то, что ты увидишь, как над Терновкой, играя сонными бликами, поднимается солнце?

Зинкевич побледнел.

– Виталя… Я был должен казино двадцать тысяч долларов…

– Вам же, козлам в бабочках, запрещено играть?! – изумился Кусков.

– Я занимал… У Шебанина занимал. Он велел дать из кассы «Третьей Пирамиды» и обещал скостить долг, если я выполню работу. Виталя, я не хотел тебе зла, поверь! Я думаю, что и Локомотив не хотел! Но раз менты из вневедомственной охраны так лопухнулись, появилась возможность разыграть карту… У Яши появилась, у Яши, – поправил он себя, делая правильные акценты. – Но, в отличие от Шебанина, я вынужден был это сделать, Виталя. Ты прости, я думал, что все это игра. А я игрок по жизни, Виталя…

– Вот мы сейчас и поиграем. – Не выпуская из зубов сигареты, с которой сыпался пепел, Штука встал и стал что-то искать, выворачивая в кабинете все закутки.

Зинкевич, бывший свидетелем того, как Кусков выпил уже не менее трехсот граммов виски, видел его порозовевшее лицо и понимал, что наступают плохие времена. Что сейчас может прийти в голову Кускову, не знал даже Кусков – крупье был в этом уверен, – поэтому он, теряясь в поисках выхода из безвыходного положения, бросил:

– Виталя… Виталя, садись сейчас в зале за мой стол. У меня есть рамки представительских расходов… Это когда за стол садится нужный человек и ему нужно искусственно поднять настроение. Я распишу пульку в твою пользу на десять тонн баксов!

– Что такое бабки, Зина?.. – бормотал Кусков, роясь в столе Бобыкина. – Это мусор. Да и потом, из меня катала-то… В «дурачка» разве что… Ага, нашел…

Вынув из верхнего ящика аппарат, он убедился в наличии кассеты и положил его на стол.

– Я знал, что у такой заразы, как Боба, обязательно должна быть такая ментовская пакость, как диктофон. – Оторвав от пола и стены компьютерную проводку, он оборвал ее и намотал на локоть, как бельевую веревку.

Распахнув окно на улицу, Виталька намертво привязал один из концов провода к отопительному радиатору, а на другом сделал петлю.

– Суй голову.

– Виталя!..

– Сейчас ты встанешь на подоконник с петлей на шее и начнешь репортаж. Будешь повторять все, о чем только что откровенничал. Если я услышу хоть слово лжи, ты полетишь вниз. Знаешь, Зина, как вешаться наверняка? Нужно вязать на шее петлю и прыгать с крыши. Позвонки сломаются быстрее, чем задохнешься. В принципе никаких мучений.

Зинкевич на подламывающихся ногах взобрался на подоконник и сунул непослушную голову в петлю.

– А теперь так, Зина. Когда будешь излагать, сначала представься. А во время монолога говори не «ты», а «Кусков». Если хоть раз ошибешься, фасад «Третьей Пирамиды» украсится скульптурной композицией «атлант в смокинге». После этого, думаю, ни один игрок не зайдет в казино, зная, как там поступают с крупье, проигравшим клиенту за столом.

Когда Зинкевич закончил и, обливаясь потом, умоляющими глазами стал смотреть на него, Штука сдернул ценного свидетеля с подоконника и снял с его шеи провод.

– Ты… – в истерике стал причитать крупье. – Ты чуть не убил меня!..

– Идиот, под подоконником «козырек», о который ты в худшем случае грохнулся бы задницей. Но все равно молодец. – Спрятав кассету в карман, Штука допил виски. – Так что ты там говорил о пульке искусственного поднятия настроения? Пойдем-ка к твоему столу. А то настроение у меня, Зина, ну, прямо говно, какое низкое…

Первым копию записи получил Лукин. В конверте с подписью «Председателю Областного суда» ее принесли прямо в кабинет Игоря Матвеевича.

Отослав глазами секретаря, Лукин хмыкнул, осмотрел кассету, понял, что взрыва не будет, и вставил ее в магнитофон…

Улыбаясь, долго сидел за столом и грыз дужку очков. Пленка уже давно перемоталась до конца, включился реверс, и теперь шло воспроизведение тишины на ее обратной стороне. Запись ему пришлась по вкусу. До этого момента у него еще было какое-то сомнение в том, что Пермяков поступился долгом. Теперь его не было. Хорошо бы еще знать, кто этот звукорежиссер, однако ни секретарь, ни судебный пристав на входе не ответили на простой вопрос – кто отправитель?

Вторую копию получил областной прокурор. Внимательным слушателем оказался и он. Люди, чей возраст переваливает за шестьдесят, до неприличия любопытны. Вторгаясь в чужие секреты, они словно пытаются понять – что я еще не захватил в этой жизни?

Старику пленка не понравилась. Пермяков – взяточник. Подтверждение хоть и анонимное, то есть не только не являющееся доказательством, но и не заслуживающее внимания, однако просто так никто не станет записывать бредни некоего монотонно бубнящего Зинкевича. Подумав, Старик вызвал Пащенко и отдал кассету ему.

– Попробуй что-нибудь прояснить в этой белиберде, Вадим Андреевич, – попросил он. – Было бы еще лучше, если бы пред твоими очами встал автор этого опуса. Хотелось бы послушать, так сказать, из первых уст, без применения спецтехники. Анонимка – не факт, однако тут наш кровный интерес.

Третья копия записи оказалась у начальника УБОП.