Миллион за теорему! - Елена Липатова

– А ты не выдумываешь? Какая она?

– Книга-то? Толстая такая, со звёздами на облож…

– Да не книга, олух! Барышня какая?

– Ах, барышня! Ну… вот такая, – покрутил руками букинист. – Молоденькая, в юбке.

– Понятно, что не в штанах. Нам приметы нужны, сечёшь?

– Приметы, приметы… – бормотал хозяин магазина, старательно морща лоб. – Молоденькая такая, в юбке…

– Про юбку мы уже слышали. Они тут все в юбках! Что ещё?

– Да вроде ничего особенного… Ах да! – просиял букинист. – Эта девочка… девушка, она смуглая очень. Словно не из наших мест. А глазищи – синие.

Гости переглянулись.

– Куда они поехали? В какую сторону?

– По Торговой направо. Экипаж у него богатый, я в окно смотрел. А барышня пешком пошла. Через дорогу перешла, а дальше куда – не знаю. И книга точно была у неё, как сейчас вижу! – Букинист явно старался угодить опасным гостям. Подбежал к зарешечённому окну, суетливо помахал руками: – Он – туда, а она – сюда…

– Ладно, – усмехнулся Горбоносый. – Не мельтеши: в глазах рябит. Что сделано – то сделано. Но на будущее учти: с нами лучше не ссориться. Понял? А пока… слушай сюда: как только эти двое появятся у тебя (а они должны появиться, Ньютон город маленький), задержи их любыми путями. И сразу посылай своего мальчишку вот по этому адресу.

– Как же, как же! Непременно!.. – обрадованно закивал букинист. – Уж я их не пропущу, будьте покойны. А помощник у меня проворный, одна нога тут, другая там…

Слова вылетали у него изо рта вереницей, как мыльные пузыри. Кажется, он и сам не понимал, что говорит, но остановиться не мог. Даже когда с грохотом захлопнулась дверь и обиженно тренькнул колокольчик, хозяин зачем-то выбежал за гостями и, стоя на выщербленных ступеньках, продолжал бормотать, улыбаясь и кланяясь:

– А понадобится что – так я… Если книгу какую редкую или ещё чего! Для хороших людей… мы всегда со всем почтением!..

– Ты нам девчонку достань, – пролаял из сумерек Горбоносый. – Это в твоих интересах.

– Да где ж я её возьму? Может, её и в городе-то нет.

Ответа он не дождался. Потоптался на ступеньках, вглядываясь в тёмные силуэты прохожих. Те трое в шляпах о чём-то совещались под уличным фонарём.

– Вспомнил! – замахал руками букинист. – Господа, я имя вспомнил!.. Вот как сейчас вижу: тот богатый господин передаёт ей книгу и говорит…

Четверг. Четыре дня до полуфинала

В последнюю неделю перед полуфиналом все настенные и напольные часы в академии посходили с ума. Вот только что, кажется, было утро, а куранты уже отбивают свои «бомы» на самоподготовку.

Календари тоже поддались панике и нервно захлопали листами: вторник… среда… четве…

В эти дни библиотека и читальный зал работали круглосуточно. И всё равно времени не хватало.

Дон заявил, что «в него больше ничего не лезет» и «будь что будет». Коротыш допоздна отрешённо сидел за столом, обложившись книгами, и гудел, как шмель.

– Ты чего гудишь? – спросил его Дон, наскоро проглотив главу с логарифмами.

– А?..

– Я говорю, всё равно бесполезно! Гуди не гуди…

– А?..

– Да ну тебя! – разозлился Дон и сгрёб со стола кипу учебников. – Вон они сидят, победители! Это ж козе понятно.

Бекки тоже думала, что Мартин с Карлом вне конкуренции. На предварительном тесте они за полчаса прорешали оба варианта и от нечего делать взялись за третий.

По проходам между столами неприкаянно слонялся Бард без гитары. Сейчас он не был похож на орхидею – нахохлился, как промокший зонт, забытый в прихожей. Гитару родители у него конфисковали. А чтобы у сына не возникло желание заглянуть в «Кривой угол», аннулировали «карманные расходы».

Проходя по вестибюлю, Бекки старательно отвернулась от зеркала, «в которое нельзя смотреть перед экзаменом». А во дворе украдкой бросила монетку каменной Плакальщице – той самой, которая оплакивает души студентов, провалившихся на экзаменах. Душ было много, поэтому из глаз Плакальщицы ручейками текли слёзы.

Дон ещё советовал пойти в местный музей и поцеловать башмак, якобы принадлежавший Ньютону:

– А что? Говорят, здорово помогает!

Но эта идея не понравилась даже флегматичному Коротышу:

– Ньютон когда жил? Сто лет назад? Так башмак, наверное, грязный…

Газеты пестрели заголовками:

* * *

– А что обещают звёзды? – спросил, угрюмо взглянув на сына, сэр Мелвин Риган.

Карл не был готов к этой встрече: по вечерам отец редко бывал дома. Но сегодня сэр Риган явно не был настроен на светские развлечения.

«Вспомнил про свой отцовский долг… Решил посвятить вечер воспитанию сына…» – с обидой подумал Карл.

Как всегда при встрече с отцом, Карл почувствовал себя никчёмным неудачником. Маленьким, слабым и глупым. К тому же – «бездельником, шляющимся неизвестно где».

– Мы были в библиотеке. Мы занимались, – оглянувшись на Мартина, буркнул он. (Только этого не хватало, чтобы отец устроил ему разнос прилюдно. Хотя Мартин в курсе… И всё равно неприятно.)

– Так. Значит, в библиотеке, – не поверил Риган-старший. – А это что у вас за книга? Позвольте взглянуть, сэ-э-эр!.. Отлично! Стишки. Куртуазные. Ну-ну, поздравляю. За три дня до полуфинала!

– Простите, сэ-эр, но Карл тут ни при чём. Эти «стишки» читаю я.

Мартин светски улыбнулся, дерзко посмотрел в лицо сурового родителя и щёлкнул каблуками.

– Похвально, – не заметил вызова Риган. – Надеюсь, что ваш отец с одобрением относится к подобным… ммм… литературным пристрастиям.

– Отец в курсе. Кстати, сегодня у нас был тест, и Карл вместо одного варианта решил все три.

Риган-старший недоверчиво хмыкнул. Карл стоял опустив голову, и щёки у него пылали. Оглянувшись на друга, Мартин едва заметно пожал плечами.

– Короче говоря, я давно уже высказал своё мнение и… пожелания, – холодно резюмировал сэр Мелвин Риган. – Мы ожидаем от вас, сэ-э-эры, усердия и настойчивости в достижении цели. Мы возлагаем на вас… эээ… большие надежды и уверены, что ваши наставники не пожалеют о потерянном времени. Мы полагаем, сэ-э-эры, что…

И так далее, в том же духе, голосом замороженной сосульки! Ну и зануда! И как только Карл это терпит?..

Мартин как бы невзначай отступил к стене, увешанной эскизами в тонких изящных рамках. Они тут всегда висели, в тёмном коридоре между лестницей и кабинетом сэра Ригана. Кажется, это юношеские работы самого хозяина дома, хотя кто его знает? Может, наоборот, что-то жутко дорогое, кисти Рембрандта (ха-ха!).