Пение птиц в положении лежа - Ирина Дудина

Один писатель написал в одной из своих книг об одной даме — о том, что она видела мир в узкую щель своей промежности. В этой книге все мужчины были разнообразными привлекательными двойниками автора, а все дамы — воплощением его судорожно-онанистической мечты. Но фраза о том, каким образом дама видит мир, запомнилась.

Я вспомнила одну сумасшедшую кликушу в часовне Ксении Блаженной. В принципе, то, что она говорила, было мудрым и по сути верным. «Эх, тра-та-та. О своей пизде только и думаете!» — визжала старушка.

Я глубоко задумалась. А действительно, если хозяйка о ней не подумает, то кто же ещё будет заботиться об этом? Если уж досталось — хотелось бы использовать по назначению. Конечно, бессмертие души дороже. Ради него можно расширить обзор и сменить смотровую площадку. Но женщина кое-чем отличается от мужчины. Чуть-чуть обозрев мир с новой открывшейся для неё точки зрения, она, как правило, приобретает иные заботы. Взращивание детей, забота о них радикально меняют центр обзора. Не то у мужчин.

Если бы в часовне собрались мужчины, в чём бы тогда та прорицательница их упрекала бы? Неужели их нельзя упрекнуть в том, что они видят мир, так сказать, перефразируя нашего автора, «сквозь узкую щель на наконечнике своей промежности»? Женщина идёт туда, куда ведёт её мужчина. А мужчина — как по стрелке компаса — туда, куда влечёт его намагниченный наконечник. И ничего святого для него нет. Нет нам преград ни в море, ни на суше. Ни дети, ни жена, ни инстинкт самосохранения, ни инстинкт продолжения рода — ничто не прервёт движения по азимуту. Зомби. Зомби и сын-Зорро, зоркий глазок.

О стуле, лежащем посреди улицы

Шли со знакомым по холёной, лоснящейся от свежевыстланных плиток Малой Конюшенной. Кругом — витрины дорогих магазинов и ресторанов, ухоженные деревца в круглых чугунных решётках. Посреди улицы — лежит старый стул кверху ножками. Бред! Откуда выпал? Зачем? Говорю приятелю: «Ты поэт. Сочини стихи об этом». Приятель стал говорить длинными стихами — что-то в стиле сказок Андерсена. Я говорю: «Короче надо. Лаконичнее. Погоди, я сейчас сочиню». Сочинила:

«Вот кто-то сбросил стул.

Не жидкий. Нет, густой».

Приятель долго хохотал, стихи перестали из него вытягиваться вязкой сентиментальной струёй. Я решила ещё больше развеселить его:

«На улице там стул лежит.

Раздвинул ножки он бесстыже.

Никто его, наверно, не ебит…»

Жизнь как вонь

Неплохое название для романа. Или для философского труда.

Жизнь как…

Жизнь как отвратный перформанс.

Жизнь как странный лепет Бога…

Жизнь в суши (в смысле в сухости запредельной, без воды и влаги любви).

Жизнь как перемещение перегородок…

Много названий для романа можно придумать… А написать его — лень.

Биологическое наблюдение

«Матушка, матушка, выпустите меня из своей манды» — так просила доченька матушку. «Я уже большая, роды ваши давно завершились, не ущемляйте меня ягодицами! Фу, кажется, полегчало. Освободило». — Доченька посмотрела наверх, почувствовав некоторое освобождение и приток свежего воздуха. Но нет, не тут-то было. Манда матушки душила крепко доченьку в своих объятиях. Голова была защемлена. Взрослое тело, уже начинающее ветшать, было в свободном состоянии. Его кто-то уже оплодотворил. Дочь также родила кого-то, но по скупости и недоверию к свободной жизни забыла разжать ягодицы…

У старых ёлок

У старых ёлок стволы были как бы обмазаны тёмной глиной, а места от сучков походили на маленькие застывшие грязевые гейзеры. Видно, как стволы вспучивало изнутри от переизбытка еловых сил и еловой крови.

Клёны растопырили плоские ладони, словно пробуя, не идёт ли дождь.

Рябины и ясени рябили и сквозили листвой, покрывая плотным узором голубую скатерть неба.

Липа тянула нижние ветви вниз, образуя шатёр для влюблённых из своих тёмных сердечек.

Берёзы, лысоватые, но весёлые, выглядели торжественно и пошло. Что-то в их чванливых и чрезмерно гостеприимных позах напоминало солисток из ансамбля «Берёзка».

Выглянул золотой луч солнца. Деревья, пышущие различными оттенками жёлтого, лимонного и виноградно-янтарного, столь ярко полыхали своим чистым ровным цветом, что голубое небо, приторным фоном лежащее на заднике пейзажа, показалось излишне тревожным и зловещим, и тёмным, как перед дождём. Весёлая, неправдоподобная желтизна делала мраком все остальные цвета природы.

А вот и руины. Розовый, загорелый кирпич — обнажённая мускулатура и скелет одновременно. Внутри некогда прелестного, сложного, из множества помещений дворца образовалась плоская скучная лужайка с пышной травой. Ближе к стене тянули к холодному солнцу свои кудряшки заросли пожелтелого, распушившегося на кончиках иван-чая. Несколько клёнов и грубых ив высились выше второго этажа…

Как хорошо…

Как хорошо утром выйти из дому. Летом в 8, осенью — в 9, зимой в 10 часов. Застать свежий, неиспачканный ещё свет.

Сделать вид, что куда-то надо идти. Обмануть самого себя. Прикинуться, что деловой человек. Что дела ждут. Работа какая-то мифическая.

Хорошо, когда хорошая погода. Круче, когда дождь как из ведра. Или просто дождь. А под деревьями — ливень от любой слабой потуги ветра. Идёшь, героически превозмогая непогоду. Куда? Зачем? Но шевеление приятно. И в лужах отражаются преобразованные виноградные деревья во всём своём блеске и красе.

О подсматривающей

Я никогда не знала, кто я — то ли красавица, которая от тяжёлой жизни часто выглядит плохо, то ли — дурнушка, которая из-за неизвестной игры природы при определённом освещении периодически кажется красавицей.

А это тяжело, ты знаешь… Самое мерзкое — неопределённость. Смиришься с тем, что ты — урод, жмёшься, прячешься, и вдруг со всех сторон (с одной, но значимой стороны) — ах, прелесть, красавица, как хороша! А потом — столько самоуверенности — да, красавица, очень даже ничего. Но это только до первого «Кодака».

Протягиваешь самоуверенно руку за пакетом с фотографиями и даже осмеливаешься тут же удовлетворить зуд любопытства — а там… Фуй, какие страшные морды и ракурсы. Какая непохожесть на того ангела, которого привыкла холить и лелеять внутри своего представления о своём лице и теле…

Стыдливо, не досмотрев, выскакиваешь за железный порог и стеклянную дверь, делаешь вид, что не очень-то и интересно. А фото нужны по важному делу, да, по очень важному делу, и начинаешь со стыдом припоминать ухмылку молодого мужчины, выдававшего по квитанции пакет с фотографиями.

Красота — это усилие воли или случайно упавший луч?

Ангел милый любви

Вот ангел милый прошёл, под стук дождя, горбиком сложив крылышки за спиной. И мокрые крылья пахли курочкой.

Я любила тебя. Я есть не могла, я, загнанная в тупик, я, умершая уже и снесённая потоком воды в сточную канаву сушёным трупиком в водовороте сора.