Козулька - Дарьяна Антипова

— Нам с тобой совсем недавно такую же премию давали.

— Да! Это была взрослая премия. И мы им казались гениальными детьми!

— Кстати, девочка очень хорошие стихи пишет.

— У нее имя хорошее. Запоминающееся. Лучия. А стихи… как же, как же там… Помню только последние строки!

«Про то, как — автобусы, холод и лед,

И каждое утро в школу

Девочка шла».

— А мне казалось — это очень хорошее стихотворение? Что ты опять завелась? — Руслан обиженно смотрел на нее со своего стула. А Яну раздражал его взгляд и куртка, пахнущая собаками.

— Может быть, и хорошо, раз я запомнила. Но грань между хорошим и плохим у меня давно уже размылась. Розовые очочки, стихи на крышах. Премии за каждый недоработанный рассказ. А потом Ильдар Романович говорит: чисти текст, чисти! А зачем чистить, если ВСЕМУ нашему классу должны дать премии. В разных конкурсах. И все это давно поняли.

Яна, не оглядываясь, вошла в гримерку. Через некоторое время Руслан вошел следом.

— Вот скажи как скороговорку много раз фразу: «Тетя чуть чего — Тютчева читает». Вдруг полегчает? — Руслан скрылся за занавеской, чтобы переодеться.

В гримерке было тесно. В одном углу стоял зачем-то железный тренажер, сломанный и занимающий половину пространства. На нем обычно висели приготовленные вещи для ведущих утренних передач. Рядом на стене болтался одним краем портрет Велимира Хлебникова. На противоположной стене на него сердито смотрел Владимир Маяковский.

Дожидаясь, когда Руслан переоденется, Янка вышла на балкон и стала рассматривать прохожих. Иногда они шли из гаражей в соседний район. Иногда на длинной деревянной лестнице, ведущей из района Черемушки к офису телеканала, собирались старшеклассники трех соседних школ и выясняли отношения. Кастеты, дубинки всегда проносились с собой, но никогда еще не применялись. Криков не было. Иногда сдавленные слова обрывками доносил ветер. Толпа, рассредоточившись по лестнице в триста ступенек, ходила ходуном. Мальчишки мяли друг друга руками, до ссадин и взбухших глаз, пока кто-то с соседнего этажа не кричал: «Шухер!» — и вся толпа в двести человек за несколько секунд умудрялась растаять и размазаться по грязным кустам, оврагам и гаражам, которых было несчетное количество. Гаражи — как символ дикого детства. Прыжки по их крышам, лабиринты грязных, железных и бетонных коробок. И когда Янка последний раз просто так гуляла по городу?

Яна вошла обратно в гримерку и вдруг упала на пол. Двенадцатиэтажный дом на холме будто лихорадило и выворачивало наизнанку, как после отравления. Качалась люстра. Скрипя, топтался у стенки большой шкаф с пленками. А Руслан выпрыгнул на балкон и радостно заорал:

— Смотри! Тут люди выскакивают на улицу в ночнушках!

— Ты с ума сошел! Это же землетрясение! — Яна тоже выскочила на балкон и схватила Руслана за его глупую старую куртку. — Пошли вовнутрь!

В гримерке со стола упали бутылки с духами, и сильно запахло розой. И тогда Руслан подтянул Яну к себе и поцеловал.

Но из-за нового толчка он промахнулся, и его губы смазанно прошлись по ее щеке. Яна выдернулась из его рук, и тут все встало на свои места.

Яна перед зеркалом причесала волосы, попыталась их уложить в некое подобие прически. Руслан тяжело дышал и стоял около дверного проема на балкон. Яна как ни в чем не бывало махнула на себя в зеркале рукой.

— Как я выгляжу?

— Нормально.

— На себя посмотри!.. Хотя… Помнишь картины Пикассо? Так я ему, видимо, позировала…

— Знаешь, какая самая некрасивая часть тела у людей?

— Лицо?

— Голые ноги!

— У некоторых все же лицо!

— А если еще и босиком…

Они помолчали. Потом Яна сказала:

— Ни фига себе… у нас бывают землетрясения! Никогда бы об этом не подумала…

Руслан грустно спросил:

— Когда мы, наконец, снова вместе погуляем? Я так соскучился по нашим прогулкам!

— Когда у нас записей на телевидении не будет.

Тогда Руслан снова подошел к ней и поцеловал в губы. А Янка окунула руки в его кудрявые волосы, а потом, резко оторвавшись, вышла в коридор.

Яна бросила на пол к креслам поближе дедову шубу мехом вверх. Поставила рядом чайник и конфеты. Рядом села бабушка, взяла чашки, и они уселись на эту шубу, глядя попеременно то друг на друга, то на старый растрепанный фотоальбом, который они медленно листали. Это была вторая годовщина дедушкиной смерти, и бабушка просила Янку переехать жить в опустевшую трехкомнатную квартиру.

Они пили чай в полутьме — лишь дедушкин ночник освещал его картины, висящие на стене, и две фигуры, склоненные над фотографиями почти шестидесятилетней давности.

— Почему у вас нет фотографий, на которых вы целуетесь? — удивленно спросила Янка.

Бабушка усмехнулась.

— Мы целовались… И фотографировались… Но однажды дед пришел уставший с работы, взревновав меня к одному генералу, и порезал все наши общие фотографии. Обидно.

Яна пододвинулась к бабушке поближе, прижалась к теплой и пухлой руке, положила голову ей на плечо. Все последние дни в душе жило чувство этой необъяснимой потери, а теперь тихое бормотание возвращало ее к жизни.

— Бабуль, Руслан зовет замуж, когда мне будет 18 лет… Он такой глупый. Мы с ним толком и не встречались еще, а он уже зовет замуж… Ты бы это одобрила?

Бабушка улыбнулась. Она редко искренне улыбалась. Но Янке иногда казалось, что ее она любит больше всех остальных людей на свете.

— Не мне тебе советовать, Яночка… Я в 17 лет первый раз поехала в гости на другой берег Катуни, в Ильинку. Родственникам некогда было со мной возиться вечерами, и они отправили меня на вечерку в клуб.

И бабушкин голос замурлыкал историю о том, что после частушек она увидела Янкиного будущего дедушку. Красивого. Высокого. Алтайское лицо, прикрытое черной копной волос, и расстегнутая рубаха почти до пояса. О том, что все девчонки юлили перед ним, старались заигрывать, приглашали танцевать. А он как бог стоял выше всех остальных. И тут бабушку будто кольнуло что-то. Она запела громче всех. Пошла в пляс. И через полчаса он уже провожал ее домой.

— И вы поцеловались? — зачем-то привязалась Янка к ней с этим вопросом.

— Да что ты! — Бабушка поерзала под Яниной лежащей головой. — Не те времена были! Но я чувствовала себя самой счастливой. Победительницей. Под взглядами завистниц.

А Яна посмотрела на часы. Дедушка любил все яркое. Купил где-то огромные, позолоченные часы на стену, которые ни к чему в комнате не подходили.

Казалось, кто-то прошел мимо них в эту секунду. Из темной спальни в туалет. Там что-то грохнуло, и Яна с бабушкой одновременно подпрыгнули на шубе. Переглянулись.