Изгои - Эльмира Нетесова

Здравствуй! — вылетело эхом само по себе. А может не губы, душа сказала?

Ты жив, Ваня?! Господи, как хорошо! Ты жив! Не умер, не убили! Лишь постарел немножко. Ну, самую малость. Виски вот снегом обнесло. А так все прежний, — подошла совсем близко и спросила: — Как ты? Где живешь?

Бомжую. Как многие. Живу на свалке. Хвалиться нечем.

А я челночничаю. Так что недалеко от тебя ушла. Детей надо доучить. Сын учится и уже работает, а дочь в этом году заканчивает. Вот отмучаюсь с ними и все. Можно сдохнуть.

Веревку намылить иль скамейку подать? — напомнил Марии сказанное ею когда-то.

Ты все язвишь? И не устал? Ведь столько лет прошло, мы не виделись. Ты даже о детях не спросил.

Я знаю о них все. Больше, чем ты думаешь. Ими всегда интересовался.

Почему ни разу не звонил?

На это не получил разрешенья.

Чье? Оно тебе нужно?

В моем положении — бесспорно.

А я ждала, — опустила голову.

Не надо, Маш! Не обманывай хотя бы саму себя.

Да при чем тут я? Хотя бы дети тебя услышали.

Я видел их. Пусть не часто, но было.

Вы говорили?

Нет. Я не решился подойти. Сама помнишь: они отвергли меня.

Глупыми были. Теперь изменились.

Глупыми рождаются. Эта болезнь не лечится. Она навсегда…

Неправда! Есть средство от той болезни. Бедой зовется. Вышибает глупость напрочь. Не только у детей, — глянула в глаза, как когда-то, давным-давно.

Я не верю. Беда проходит, и глупость возвращается. Она как гниль в яблоке.

Ну они и твои дети…

Они уже выросли. Я им еще тогда не был нужен, — выдохнул на стоне.

Их бы о том спросил.

Зачем? Кто я теперь для них?

Отец!

И что ты предлагаешь?

Не прятаться, не обходить друг друга. Что-то не получилось. Все ошибаются. Но я никогда не запрещала тебе общаться с детьми. Они в нем нуждаются: чем старше, тем сильнее.

Иван Васильевич недоверчиво глянул на Марию

«Видно, клюнул жареный, коль так заговорила», — подумал человек.

Зашел бы! Ведь не гость!

Беда в том, что хозяева чаще всех на гостей нарываются, а потом меняются местами. Мне и последнего не позволили.

Никого у нас нет. Втроем живем. И сын от женитьбы отказался. Повременить решил. Сами мучаемся, как можем. Друзья, знакомые отвернулись, отказались в одночасье. И мы ни к кому не ходим в гости. Сами выживаем, как Бог дает.

Иван Васильевич будто заново всматривался в лицо жены. Куда делись прежние веселость, беззаботность? Улетучились как туман, оставивший седую паутину на голове женщины.

Когда придешь? — спросила Мария.

Иван Васильевич вздрогнул от внезапности прямого вопроса и, глянув на противоположную сторону улицы, увидел Тамару, выходившую из милиции. Ее до самых ступеней проводил следователь.

Ты чего? Что с тобой? Чего побелел? — заметила Мария.

Тебе показалось. Я думаю. Не ждал от тебя приглашения. Врасплох застала. Мне нужно все обдумать, — говорил Марии, следя за Тамарой, спешившей поскорее свернуть на боковую улицу.

Я не могу появиться в таком виде.

Значит, не хочешь прийти к нам?

Мне надо решить для себя! Ведь все не так просто: вчера выгнали, сегодня зовут. А завтра чего ждать?

Пусть оно наступит, Ваня! Я буду ждать. Слышишь? Вон, у коня четыре ноги, а и то спотыкается. И не убивают его за это, и хозяин не отказывается, прощает. Неужели мы вовсе оглупели?

Ладно, Мария! Я подумаю, — не рискнул обещать заранее и добавил: — Позвоню. Это уж точно. Тогда скажу.

Постарайся не забыть нас! — попросила женщина, всхлипнув, и чтобы не разреветься здесь, у него на глазах, поспешила уйти поскорее.

Иван Васильевич, купив две бутылки самогона, вернулся в свою лачугу и, дождавшись сумерек, пошел к Тамаре. Женщина не поспешила встать навстречу. Она спрашивала Шныря, как взяли в милицию, как отпустили. Он рассказал ей, осторожно обойдя намек на стукача, и внимательно следил за реакцией.

Бутылку самогонки они выпили быстро. Иван Васильевич щедро наливал бабе, сам лишь губы мочил.

Пей, Томка! За нашу весну. Она хоть и возвращается, но тоже умеет стареть! Пей, пока кровь в жилах не остыла! — наливал полный стакан, предлагая выпить за любовь, за сильных людей и красивых женщин. Тамара не могла устоять перед такими тостами и вскоре стала хмелеть.

А ты Чикина как узнала? Где с ним познакомилась? — спросил будто между прочим.

В консультации. Он по делу был. Материалы уголовника смотрел. Знакомился для защиты, но отказался, когда изучил, — говорила заплетающимся языком.

А почему?

Позиции для защиты не нашел.

Вот это да! Что-то новенькое! — удивился

Шнырь.

Ну, чего нового? Возни много, а платил тот хмырь хреново. Потому отказался, я так поняла.

Часто ты ему клиентов давала?

Иногда. Он не у нас работал, но просили его! Звонили сверху. Я вызывала. Хоть и надоело мне все! Он не лучше других, но связи имел. Умел делиться с нужными людьми гонораром. Не то, что некоторые! — рассмеялась в лицо.

Значит, тебе перепадало тоже?

Хрен там! Я в той орбите не крутилась, но однажды заело. Высказала ему все. Он струхнул, а потом клеиться стал. Ну, как вы умеете! Цветы, конфеты, комплиментами засыпал. Я поначалу гнала его. Но… Нарвалась на звоночек по телефону: посоветовали быть умней и покладистей. Так-то оно, Вань. Бабья доля — колючки в поле. Давай выпьем за проклятую жизнь! — подняла стакан нетвердой рукой.

Отваливай! Ты не лучше меня! Даже раньше сюда свалил. Кто влетел в бомжи, обратно в люди не вылезет. И ты не мечтай… Пустое все. Мечты постарели. И все потеряно. Все! Слышь? Наша весна — крест в изголовье, да и то, если бомжи не забудут его поставить и не перепутают изголовье с ногами…

Если б так, не таскалась бы в ментовку к следователю! — сказал зло.

Тамара словно от сна очнулась, стала трезветь на глазах:

Следил за мной? — скривила рот в усмешке.

Случайно мимо проходил, увидел тебя.

Не трепись! Бомжи случайно возле лягашки не шатаются. И обходят ее стороной. Тем более, что недавно там «парился».

Все думал, кто нам срань подложил?

А ты не такой? Особый? Чистенький? Небось, случись что, родную мать не пощадил бы. Все вы одинаковы. Добьетесь своего и сталкиваете в яму. А выберется оттуда или нет, уже плевать. И он, и ты — дерьмо!