Михаил Федорович - Вячеслав Козляков

После того как 2 февраля 1622 года гонец Григорий Борняков возвратился, прошло еще одно соборное заседание, на котором было подтверждено старое решение о царском походе против польского короля «с Божьею помочью за свою государьскую честь и за свое государство». 23 февраля 1622 года был принят указ о большом сыске поместных и денежных окладов всех чинов служилых людей, от Государева двора до последних дворцовых служителей. С этой целью создавался особый Сыскной приказ в составе окольничего Семена Васильевича Головина, Юрия Игнатьевича Татищева и дьяков Алексея Шапилова и Петра Микулина[200]. 14 марта 1622 года служилым людям было велено готовиться и ожидать грамот о выходе на службу: «и указали есмя с собору бояром нашим и воеводам и дворянам и детям боярским всех городов и всяким служилым людем быти на нашу службу готовым тотчас, а ожидати о службе наших грамот»[201].

Так состоялось последнее решение последнего земского собора в славной череде подобных собраний, традиция которых шла от подмосковных ополчений 1611–1612 годов. По иронии судьбы служилые люди не дождались ни обещанных грамот о выступлении в поход, ни продолжения земских соборов до смерти патриарха Филарета Никитича. Но вряд ли патриарх целенаправленно стремился к прекращению практики соборных заседаний. Скорее сказалось другое. Соборы хорошо проявили себя как удобная форма совета царя и «всей земли» в чрезвычайных условиях. И дело не в том, что рядом с царем встал еще один «великий государь» — патриарх Филарет Никитич. Главная причина прекращения деятельности земских соборов состоит в том, что начиная с 1622 года война и чрезвычайщина ушли на какое-то время в прошлое, позволив заняться повседневным обустройством Московского государства.

Дела церковные

Далеко в прошлое ушли и те времена, когда будущий патриарх Филарет тяготился иноческим клобуком, вспоминая о былой мирской жизни в заточении в Антониевом-Сийском монастыре. Когда Филарет Никитич оказался отлучен от активных дел и находился под домашним арестом в Мариенбурге, у него оставалось много времени для раздумий, и вряд ли можно ошибиться, предположив, что именно чтение книг Священного писания составляло его основной досуг.

Возвратившись в Москву, патриарх Филарет легко вмешался в споры современных ему московских богословов, и не только по должности, как глава русской православной церкви, но и по глубокой убежденности в божественном освящении его знания церковных текстов. В то время в Москве уже в течение нескольких лет продолжалась очень нехорошая история с исправлением книг, в которую оказался втянут архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий. Все началось 24 октября 1615 года с того, что знаменитый келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын вызвал «государевым словом» троицкого канонарха старца Арсения Глухого и библиотекаря Антония «для государева дела, что правити книга Потребник в печатное дело». К ним примкнул оказавшийся в то время в Москве поп Иван Наседка: сам он служил в селе Клементьево, но семья его жила «у Троицы». Иван, по словам старца Арсения Глухого, «сам на государево дело набился», выхлопотав грамоту у боярина Бориса Михайловича Салтыкова.

Все эти люди были «самоуки». Но они обладали уже достаточными знаниями греческого языка и хорошо разбирались в приемах работы с текстами русских церковных книг, чтобы увидеть, как много накопилось разночтений и ошибок по сравнению с греческими оригиналами. Понимая, что самим им сложно будет внести исправления в устоявшийся текст богослужебных книг, они попытались опереться на авторитет своего архимандрита, прославившегося в дни обороны Лавры и организации земских ополчений. В ноябре 1616 года по новому царскому указу исправление Потребника было поручено архимандриту Дионисию, Арсению Глухому и Ивану Наседке (библиотекарь Антоний заболел); разрешалось привлекать к работе и других грамотных старцев Троице-Сергиева монастыря. Впоследствии Дионисий скажет о своей работе так, как мог бы сказать только настоящий ученый: «Безо всякия хитрости сидели полтора года день и ночь». Зачинатель всего дела, Арсений Глухой, напротив, рассуждал как политик и, надо сказать, политик прозорливый, убеждая архимандрита Дионисия: «Откажи дело государю. Не сделати нам того дела в монастыре, без митрополичьего совета. А привезем книгу, исчерня, к Москве, и простым людям будет смутно».

Своей ученой работой архимандрит Дионисий невольно задел двух старцев: головщика Логина и уставщика Филарета. Их авторитет утверждался иначе, чем авторитет кроткого архимандрита Дионисия. Логин прославился среди монастырской братии сильным голосом и умением красиво читать тексты, иногда даже с искажением смысла; к любой критике окружающих, в том числе и монастырских властей, он относился с обычной агрессивностью невежества. В пользу Филарета свидетельствовал почтенный срок его пребывания в Троице-Сергиевом монастыре и сорокалетняя служба уставщиком. В смутные времена оба участвовали в издании книг, в том числе напечатанного в 1610 году Типикона, ошибки в котором и обнаружил архимандрит Дионисий.

В отсутствие патриарха духовную цензуру осуществлял крутицкий митрополит Иона. В 1618 году при участии матери царя, великой старицы инокини Марфы Ивановны, он организовал церковный суд для рассмотрения дела книжных справщиков. Обвинителями на нем выступили те же Логин и Филарет, которые лично были заинтересованы в том, чтобы опорочить ученую работу архимандрита Дионисия. Как всегда бывает в таких случаях, в дело шли любые аргументы, лишь бы достичь главной цели — обвинить врагов в еретичестве. Так, комиссия архимандрита Дионисия сделала рядовое исправление в молитве водоосвящения: во фразе из Потребника: «Прииди, Господи, и освяти воду сию духом своим святым и огнем!» были изъяты слова «и огнем». Это и стало предлогом для травли и последующего заточения правщиков: «Духа святого не исповедуют, яко огнь есть». Более того, был распущен нелепый слух, что в Московском государстве появились некие люди, которые хотят «огонь из мира вывести». Чему только не верили тогда москвичи, готовые дрекольем побить умствующего архимандрита! Дионисий же с христианским смирением воспринял обрушившиеся на него несправедливые обвинения: «Денег у меня нет, да и дать не за что; плохо чернецу, когда его расстричь велят, а достричь — то ему венец и радость. Сибирью и Соловками грозите мне: но я этому и рад, это мне и жизнь».

Едва ли не первое, за что взялся патриарх Филарет Никитич после своего возвращения из плена и поставлення на патриаршество, был пересмотр дела об обвинениях архимандрита Дионисия. 2 июля 1619 года в присутствии царя Михаила Федоровича и двух патриархов состоялся ученый спор, длившийся более восьми часов. Правота архимандрита Дионисия была доказана, а сам он удостоился царской похвалы. Дионисия возвратили на игуменство в Троице-Сергиев монастырь. Изменения произошли и в судьбе старца Арсения Глухого, взятого из темницы к книжной справе на Печатный двор. Иван Наседка стал ключарем кремлевского Успенского собора. Но пресловутое добавление («прилог»): «и огнем» было исключено из чина Богоявленского водоосвящения только 9 декабря 1625 года, когда в Москве получили авторитетное заключение от иерусалимского и александрийского патриархов[202].