Де Бюсси - Анатолий Матвиенко

– Знаете же, отменил Иван Васильевич опричнину года три тому…

– Знаю. Опричнины нет, но люди, ею взращенные, никуда не делись. Свирепствуют, поди?

– Врать не стану, всякое бывает. Но вы что же делать-то чаете?

– Выживать. Назначение мое простое – представлять королевские интересы в Люблине. А какие интересы и как представлять, никто мне разъяснить не изволил.

– Жалованье полагается?

– А как же! Полагается, начисляется. Но не выплачивается.

– И это знакомо. Кто при власти и должности, сами находят, где прикормиться.

Я машинально перетасовал колоду. Расторопный хозяин шинка снова поменял кружки и подбросил свиной закуски. Нужно подвести собеседника к предложению аккуратно, будто оно само от него исходит.

– Так подскажи, Павел. Кроме карт, мне и жить не на что.

– Есть, конечно, мысль… – добрый молодец глянул на меня с прищуром, оценивающе. – А на сколько в Люблине задержишься?

– Честно? Больше всего хотел бы назад в Париж. Но только с Чарторыйской.

– Ценю открытость! Сеньор де Бюсси, буду и я с вами откровенен. Париж далеко и от Москвы, и от Смоленска. Но знать нам надобно, что в Европе происходит. А вдруг из Парижа новый Чингисхан на Русь придет, но не с луками и стрелами, а с пушками?

– Вряд ли. Но чем черт не шутит.

– Вот и я говорю. Армия в один день не собирается. И если французов или кого-то там русское войско, полностью к битве готовое, встретит на литовской границе, войны не будет вообще! Все знают – Русь захватывали, было дело. Но в итоге каждый раз умывались кровью и отступали. Даже Ольгерд, литовец поганый.

Смоленский «атташе по культуре» не знал таких слов – вербовочное предложение, но его речи ничем иным по сути не являлись.

– …А уж я обеспечу, чтоб паны вас не трогали. Да, самые рьяные получили наказ Сиротки – с расправой повременить. Но случаются же несчастья. Соглашайтесь, сеньор де Бюсси, и по рукам.

Эту партию я ему сдал поддавками и с далеко идущим прицелом. Русские за спиной точно не будут помехой. Но гарантии их – отнюдь не каменная стена. Самому нужно держать ухо востро.

Об этой простой заповеди я забыл, шагая домой по улице Гостинной после разговора с Павлом. Идти каких-то кварталов пять, тепло – начало июня. Матильду оставил в стойле. В голове крутился короткий рассказ Ногтева, перемежающийся с собственными радостными всплесками: она читает мои книги! Она отвергла смоленского соперника! Надо срочно ей писать, как можно чаще, сердечней… Купить и отправить еще книг… Быть может, она что-то ответила, и бумага с выведенными ей строчками ждет меня в Вавеле!

Поскользнулся. Мерзкая привычка выплескивать помои на мостовую, а улицы здесь еще более узкие, чем в Кракове, обошлась мне отбитой пятой точкой.

Из проулка упал свет факела, за ним проступили темные силуэты. Вот не люблю неожиданные ночные встречи, как ни убеждай меня в обратном…

– Не тшеба, пан! Не вставай! Лучше поделись злотыми с нами. С быдлом… так вы нас величаете!

Вообще-то, подозрительные субъекты, отлавливающие одиноких прохожих на ночных улицах, замечательно подходят под категорию «быдло», независимо от изначального рода и племени.

Вскочил и схватился за шпагу, левая рука стиснула пистолетную рукоять. Но в отсвете факела блеснула дюжина клинков всевозможных типов и размеров. За факелоносцем угадывался огромный тип с дубиной, такой сомнет и раздавит, всего лишь прижав к стене. Ладно, уложу его единственной пулей, но остальные…

Отступил. Спина прижалась к чьей-то двери. В романах она должна непременно распахнуться, и прекрасная дева даст убежище смелому рыцарю, перевяжет раны, утолит голод духовный и бушующий в чреслах. Но Люблин – не место для романов. Дверь была неподвижна, словно она часть каменной кладки. Спасибо хоть, что прикрыла тыл. Но и сковала движения.

– Глядите, братва! Пане дрейфит! Не бойся, ясновельможный. Отдай шпагу, кошель и ступай с Богом.

– Шпагу заберете только с моей жизнью. Но и ваши жизни я заберу, сколько успею.

Щелкнул курком. Грабители прекрасно поняли, что у меня единственный выстрел, и медленно приближались. Думали – кишка тонка, чтоб пальнуть, буду пугать пистолетом и оттягивать до последнего? Просчитались! Кто-то умрет уже в следующую секунду.

Но в события вмешалась третья сила.

– Эй, босяки! А ну кыш нахрен, песьи души!

Далее последовали непечатные выражения, из чего я узнал: русский матерный укоренился в Московии гораздо раньше, чем русский литературный Ломоносова и Пушкина. Что любопытно, грабители полностью разделили мое мнение о принадлежности говорящего.

– Русы! Тикаем!

– Бежим, братва!

Надо сказать, за все время пути с Ногтевым от Люблина до русской границы никто из людей воеводы охального слова не произнес. Знали наши предки, что нецензурно можно ругаться, но не стоит разговаривать. Ну, не совсем наши, я все же в другом мире, а не в прошлом времени собственного, часто забывал эту разницу.

– Смоленский городовой казак Евсей, сын Ерофеев! – представился красноречивый спаситель. У него за спиной грозно сопел молодчик под стать поляку с дубиной, только в казацком кафтане и высокой шапке, слишком, наверное, теплой для мягкой июньской ночи. В темноте мерцал тусклый отсвет лезвия огромного топора. – Не серчайте, пан француз, мы ближе пойдем. Рядом с нами босота вас не тронет.

Вдвоем они были не только совершенно уверены в способности разогнать банду, численностью раз в пять-десять большую, но и что с московитами разбойники предпочтут не связываться! Накатило чувство дежавю.

В девяностых, когда в моде были малиновые пиджаки, «голды», телефоны «Нокия» весом больше килограмма и разборки в криминальном стиле по любому поводу, служба однажды занесла меня в Прагу. Я встретился с сотрудником российского посольства, не атташе по культуре, но тоже коллегой. Недалеко от Карлова моста зашли мы в пивной погребок отведать бочкового «Пльзенского». Места были все заняты, однако мой спутник решительно направился к двум стульям. На столе возвышались бокалы с пивом, в пепельнице дымились сигареты, лежали барсетка и мобильник размером с кирпич.

– Здесь люди сидят… – робко возразил я, но коллега, вросший в атмосферу Праги, только презрительно махнул рукой.

Буквально через минуту к нам подошли два низкорослых, но очень важных и крутых, по их мнению, субъекта. Один, чернявый и горбоносый, в духе персонажей из «Крестного отца», на гнусавом итальянском потребовал убраться к дьяволу. За спиной коротышек нарисовалась четверка громил, минимум у одного пиджак топорщился от подмышечной кобуры.

Коллега послал итальянца по-русски и гораздо дальше, для наглядности пихнул в пузо, тот завалился в ноги стрелку. Мне захотелось сползти под барную стойку, чтоб не задела случайная пуля, но мафиозники тревожно забормотали: «атенционе, руси!», пострадавший итальянец робко начал извиняться: «скузи, скузи, синьори…». Они ретировались, барсетка с мобильником досталась моему товарищу в качестве трофея.