Багровые ковыли - Виктор Смирнов

Когда он вернулся в Блюмендорф, Наташа стояла у дома, ждала.

Сердце зашлось от любви и горечи. Надо бы отправить ее к красным, там у нее было бы больше возможности выжить. А так – погубит он ее. Тогда – спас, теперь – погубит.

Но как оторвать ее от сердца, как прожить без нее ну вот хотя бы эти несколько дней?

Поезд генерала Врангеля пришел в Мелитополь ночью с погашенными огнями: еще на станции Джанкой главнокомандующего предупредили, что отдельные большевистские разъезды, случается, подходят к линии железной дороги, иные достигают Крымского перешейка. Степное село Нижние Серогозы, лежащее чуть в стороне от шляха Каховка – Мелитополь, то и дело переходит из рук в руки. На всем пространстве Северной Таврии идет маневренная война.

В салон-вагоне с затененными окнами главнокомандующий рассматривал только что составленную в оперативном отделе штаба схему. Как человек, приученный к игре в шашки или домино, ничего не понял бы в шахматной позиции, так и любой плохо подготовленный военный, не командовавший крупными силами, не разобрался бы в этой схеме. Вся она была испещрена стрелками, пунктирами, немыслимо извилистыми, иногда запутывающимися в петли линиями, изображающими маневры частей.

Рано утром, еще в сумерках, главнокомандующий подписал диспозицию на следующие сутки, зная заранее, что его приказы опоздают, хотя их тут же, едва рассветет, понесут в своих вымпелах аэропланы на запад, север и восток от Мелитополя. Вся надежда была на опыт и умение его генералов. И хотя большая часть их была молода, за их плечами уже стояли отличная подготовка и немалая боевая практика. Это была настоящая военная косточка, потомственные бойцы.

Врангель знал, что они справятся с этой кровавой таврической головоломкой. Одолеют красных. Но что потом? В этих боях будут потеряны лучшие кадры, и замены им уже не найти. Ллойд Джордж, английский премьер, предлагает свои услуги по заключению перемирия с большевиками. Иными словами, он предлагает сдаться Москве, как только большевиками будет объявлена амнистия. Некий влиятельный политик Бонар-Лоу, выступая в палате общин, обещает проконтролировать, чтобы большевики сдержали свое слово. Ах, как красиво!.. Политические проститутки эти джентльмены. Как будто они не знают, что обещания большевиков гроша ломаного не стоят. Но Англии нужны русский хлеб, лес, лен, металл. Англия тоже истощена войной и знает, что большевики за мир будут отдавать посредникам все за полцены. Торговцы в смокингах!..

Но давить на слабого они умеют. Прекратили всякую помощь. Более того, не дают даже получить вооружение из старых русских запасов в Румынии, Польше и Восточной Турции.

Франция с ее изменчивым и капризным социалистическим руководством – это еще одна головная боль. В сущности, они, Русская армия[10], остаются один на один с гигантом – красной Москвой.

На рассвете главнокомандующий после бессонной ночи прилег на полчаса отдохнуть. Позволил себе снять высокие кавалерийские сапоги, так утомившие его ноги, подложил под голову кожаную затертую подушку. Прежде чем смежить веки, с удовольствием оглядел все помещение просторного салона, где проходили бесконечные совещания, а сейчас на миг воцарилась тишина. За стенкой на цыпочках проходили штабные, вполголоса бурчали о чем-то.

Петр Николаевич Врангель, истово верующий русский генерал с кровью скандинавов, любил во всем точность и аккуратность: в докладах, в одежде, в обстановке. Вообще говоря, он был семьянином, домоседом, выбравшим, увы, военную профессию, тогда как все остальные родственники подались в писатели и ученые. Даже в живописцы. Он очень любил свою жену Ольгу Михайловну, молодую красавицу, бывшую до замужества фрейлиной императрицы. Их свадьба состоялась незадолго до начала Великой войны. За пять лет их брака Ольга родила ему троих прекрасных детей – Елену, Петра и Наталью. И собирались завести еще одного, четвертого, несмотря на войну, переезды и лишения. И, наверно, потом и еще одного. Она была прекрасной женой и матерью. И оставалась страстной любовницей.

Петр Николаевич очень скучал без жены, каждый час, проведенный в разлуке, был ему горек, хотя он старался ничем не выдавать своих чувств: армия должна видеть, что он предан только ей. Воинство ревниво к полководцам, ничего не поделаешь.

Зачем он, окончив Екатерининский горный институт, стал держать испытание на звание корнета гвардии при Николаевском кавалерийском училище? Что толкнуло его? Он уже был инженером. Уехал бы в Бельгию, Данию или Швецию, там всюду родственники, служил бы, имел дом, спокойную семейную жизнь.

Господня воля. Христова чаша. Теперь надо испить чашу до дна. Сотни тысяч людей с надеждой смотрят на него. Крым заполонен бежавшими от большевиков. Эти старики, женщины, дети ведут полуголодную и наполненную страхом жизнь. «Петр, что значит камень, будь тверд…» Камень!.. Но он и политик, он и воин, он и утешитель. Как тут будешь камнем?

Слава богу, хоть за мать сердце не болит. Теперь она в Лондоне и, судя по редким письмам, чувствует себя неплохо. А ведь он уже попрощался было с нею, не думал, что ей удастся вырваться из большевистского плена. И что самое удивительное, руку к ее освобождению приложил не кто-нибудь, а сам Дзержинский. Зачем ему было это? Неужели так нужен был ему капитан Кольцов? Или те два пустопорожних генерала – Привольский и Тихонов? Они-то зачем Дзержинскому? С тех пор как их передали красным, ни об одном из них никаких сведений, никаких слухов. Значит, что-то другое. И тут, возможно Дзержинский его в чем-то переиграл…

Врангель поднялся с дивана в строго назначенное самому себе время. Не промедлив ни минуты. Тотчас вызвал к себе Шатилова, начальника штаба и давнего друга. Его беспокоила судьба десанта на Кубань. Он надеялся поднять казаков и взять Екатеринодар, сделать его своим вторым оплотом. Правда, небольшой десант на Дон, пробный, на который он очень надеялся, проведенный полковником Назаровым, провалился.

Собственно говоря, на Дону поднимать уже было некого. Те казаки, которые согласились идти «под Советы», отправились на польский фронт. А те, что сопротивлялись, были поголовно расстреляны. Часть Донской области Ленин отдал Украине, ослабляя казацкую вольницу.

Что-то будет на Кубани, крае своевольном и по отношению к красным, и по отношению к белым?

На окраине Мелитополя «Руссо-Балт» со Слащевым и его спутниками остановился. Несколько минут они сидели почти в обморочном изнеможении, оглушенные бешеной дорогой. Серая пыль, густо покрывшая одежду и лица, делала их похожими на давно забытые где-то в уголочке старые музейные манекены. Шофер, усатый немолодой казачий урядник в кожаной куртке, держался за простреленное ухо. Кровь стекала на его красный погон с двумя лычками и как будто подновляла цвет.

Возле села Торгаи, что под Нижними Серогозами, их обстрелял красный кавалерийский разъезд, но не догнал, утонул в клубах пыли, поднятой «Руссо-Балтом». До самого Мелитополя они мчались без остановки. И теперь стояли у какого-то обгоревшего мелитопольского кирпичного дома. За домом тускло зеленел сад, а над деревьями, высоко в небе, поставленный на железную опору, пустопорожне и бессмысленно вращался ветряк-водокачка.