Утерянное Евангелие. Книга 3 - Константин Стогний

Босые мозолистые, как у верблюда, ступни танцовщиц с растопыренными пальцами и окостеневшими ногтями переступали мелкими шажками. Тела негритянок раскачивались. Свирели дудели, барабаны грохотали, погремушки трещали, и каждые несколько секунд хаос оркестра обрывался громким ревом дружинников «э́му мая́» и нежным женским «даро́гу ня-ня». Стоны жалеек и рокот барабанов взмывали в вечернее небо, и даже луна, казалось, начинала подрагивать под этот четкий рефрен.

Техути разговаривал с «Кабаньими клыками» уже на совсем других тонах. Они что-то рисовали друг другу в пыли под ногами.

— Он говорит, — перевел эфиоп, сидевший слева от вождя, — что дальше, после реки Золомбард, будет еще одна река, широкая, но не глубокая, как болото. Ее можно переехать на машинах, если пассажиры из них выйдут.

Женщины принесли вождю и Сигрид по глубокой посудине, сделанной из половинки выдолбленной и высушенной тыквы. «Кабаньи клыки» передал было свою «тарелку» Техути, но тот учтиво отказался.

— Ты их пальцы видела? — с ноткой брезгливости спросил Хорунжий, расположившийся справа от шведки.

— Мне безразлично! — отмахнулась Колобова, заглядывая в свое подношение. — Я умираю от голода.

Словно поняв ее слова, вождь, который уже откусил от сочного куска мяса на косточке, протянул его белой женщине, сидевшей от него по правую руку. Та приняла угощение с натянутой улыбкой, которой она безуспешно попыталась скрыть свое отвращение и к надкусанному куску мяса, и особенно к длинным черным ногтям вождя. Сигрид аккуратно взялась за мосол и сделала вид, что получила из рук вождя мясо для того, чтобы передать его дальше — режиссеру. Но вождь с одной стороны, а Хорунжий с другой пресекли это ее движение. Колобовой ничего не оставалось делать, как впиться зубами в сочно запеченный кусок. Под конец трапезы ее нос испачкался в золе, а под ним и по подбородку был размазан жир, мясной сок стекал по шее и от кистей до засученных рукавов…

— Лей ровней! — сердито скомандовала Сигрид, когда Лавров лил ей на руки воду из большой пластиковой канистры. — О чем ты вообще думаешь, герой?

Но Виктор был настолько увлечен своими мыслями, что не обратил внимания на дерзкий тон шведки. Он думал о Камне.

— Мне никак невдомек, почему Густав Стурен готов отдать за него миллионы долларов. Ведь это же не какой-нибудь бриллиант «Кохинур», и надписей на нем никаких нет… Кирпич как кирпич, только из вулканического стекла.

— Я и сама уже голову над этим сломала, — призналась Сигрид, яростно намыливая руки. — Подумала, грешным делом, может, в нем джинн сидит…

— Потереть, как лампу Аладдина? — усмехнулся Виктор.

— Ага, потереть… — Сигрид начала намыливать лицо.

— Вряд ли Николай Святоша в Печерском монастыре баловался с языческим джинном, — усомнился журналист. — Может, в этом камне заключена чья-то душа?

— А что такое душа, Виктор Петрович? — риторически спросила Колобова, фыркая и смывая мыльную пену с губ и подбородка.

— Моя младшая дочь как-то сказала: «Душа — это то, что у человека болит, когда все тело здорово», — поделился Лавров, с улыбкой вспоминая о Даше. — Действительно ведь бывает: вроде бы все у тебя нормально, и дела идут хорошо, и с организмом порядок… И ведь не мозжечок болит и не левое предсердие болит, а ночей не спишь и не можешь понять, что же это не дает тебе покоя…

— А ведь бывает и обратное, — поддержала его Сигрид, вытираясь полотенцем. — Бывает, когда все тело болит, а душа радуется.

— Это, наверное, ситуация мученика, — предположил Виктор и спросил: — А ты православная, Сигрид?

— Конечно, православная! Влад же православный, мы даже венчались в Выборге, в Свято-Ильинском храме.

— С точки зрения православия, человек — это целостность души и тела. Человек — это и есть душа и тело. Душа без тела — не человек, это душа человека. И тело без души — это тело человека, это труп. Ой, извини! — Лавров понял, что наводит жену капитана на мысли, от которых та бежит. — Но с гибелью тела, с его разрушением душа-то не разрушается, она остается…

— Лавров, мне иногда кажется, что ты прикидываешься умным, — саркастично отшутилась Сигрид, не требуя к себе никакого сочувствия.

Но Виктор совершенно не обращал внимания на ее издевки.

— Вот посмотри, — Виктор вынул из сумки и покрутил в руках обсидиан. — Мы же на самом деле не видим этот камень. Мы видим отражение от него лучей, которые воспринимает наше зрение… Кстати, в аэропорту его не смогли увидеть таможенники.

— Да-а? — удивилась Сигрид.

Виктор молча кивнул в ответ. Сигрид будто забыла об «игре» с Виктором, в которой один постоянно подначивал другого. Открылась та ее сторона, которую она искусно прятала все это время.

— Наши органы чувств подчас нас подводят: карандаш в стакане воды кажется переломленным, большое на расстоянии кажется маленьким, больные желтухой по-другому воспринимают вкус продуктов…

— То есть мы с тобой оба почему-то считаем, что этот камень не сводится к тому, что ощущают наши пальцы и видят наши глаза, что есть в нем что-то еще, что-то иное… — задумчиво произнес Лавров…

— Тебе когда-нибудь снился сон, что ты кричишь, зовешь на помощь, а люди просто проходят мимо, и всем наплевать на то, что ты в беде?.. Очень часто я вижу Влада в таком положении. Я вижу, что он жив и ждет, что помощь вот-вот придет, но все напрасно, — последние слова она произнесла, глотая слезы и склонив голову.

— Пойдем, а то ребята начнут беспокоиться, — Виктор легонько похлопал ее по плечу и пошел в гостевую хижину, которая одновременно являлась и школой деревни Золомбард.

Наутро, казалось, все племя облепило со всех сторон плоты с заехавшими на них машинами. Гребцы дружно гребли остроконечными веслами, преодолевая бурые воды и течение реки Золомбард. Техути и Нима остались каждый за своим рулем, а белые люди и эфиопы-автоматчики переправились на другой берег в длинных выдолбленных из цельных стволов деревьев каноэ.

Еще раз пассажиры выгрузились из «ленд роверов», когда им пришлось преодолевать широкую болотистую реку. Вот тогда-то и пригодились воздуховоды, задранные выше крыши, потому что даже разгруженные вездеходы по капот погружались в болото. Автоматчики с длинными шестами прощупывали глубину перед внедорожниками. За ревущими на пониженной передаче машинами по взбаламученному илу пробирались Лавров с мачете, за ним Колобова и Хорунжий. Занятый съемкой Маломуж как всегда отставал.

Внезапно Сигрид запуталась ногой в длинной водяной растительности и плюхнулась лицом вниз со стоном «О-ух!»

— Ой-й-й-й! — шведка содрогнулась от отвращения к зловонной жиже с вертлявыми червями, комочками крокодильих фекалий и еще бог весть какой болотной слизью.

Лавров и Хорунжий бросились поднимать ее под руки, но женщина сердито от них отмахнулась — мол, я сама.

Уже у другого берега она отошла немного вверх по течению, чтобы смыть с лица липкую грязь относительно чистой водой, и наткнулась на крокодила, приняв его за безобидное бревно. Она даже попыталась перешагнуть его, как бревно…