Под прицелом - Александр Афанасьев

Вот с этого и надо было начинать.

– Сэр, что было в самолете? – напористо спросил подполковник. – Что там было такого, за чем может охотиться русский спецназ? Что флотский самолет делал в афганских горах, почему русские его сбили?

Контр-адмирал тяжело вздохнул.

– Все, что я сейчас скажу, Тимоти, относится к категории «Сжечь до прочтения и спустить пепел в сортир». Это ясно?

– Да, сэр.

– В самолете было ядерное взрывное устройство. Его везли на британский полигон, находящийся в северном Афганистане, чтобы провести испытания. У самого аэродрома самолет сбили русские.

Вот с этого и следовало начинать…

– Сэр, ни у меня, ни у одного из моих людей нет допуска на работы, связанные с ядерным оружием.

– Этого и не потребуется. Нужно обезопасить место падения и вывезти обломки.

– Сэр, там зараженная зона, вы это понимаете? У меня нет специального снаряжения, чтобы работать в зараженной зоне, ничего, кроме стандартных дозиметров.

– Там нет зараженной зоны. Устройство находилось в специальном контейнере, а этот контейнер – в еще одном контейнере. Заражения не может быть. В любом случае, первыми пойдут британцы из отряда ПСС, они замерят уровни радиации. И вы тоже проведете замеры, как только приземлитесь.

– Сэр, если утечка радиации все-таки есть – каковы мои действия?

– Перекрыть подходы к месту катастрофы с севера, занять позиции, сообщить об утечке и заражении местности. Не допустить подхода русских специальных сил и ждать прибытия особой группы министерства энергетики со специальным снаряжением для работы в зараженной зоне. После прибытия – обеспечить безопасность ее работы и эвакуироваться вместе с ними. Удаление от места катастрофы при этом варианте – не меньше километра, ближе не подходить.

И это спасет от радиации, как же… Я сразу перестал беспокоиться и полюбил атомную бомбу[42]…

– Как выглядит этот … контейнер?

– Размеры – примерно полтора метра на полтора, вес – примерно четыреста килограммов. Сделан из титанового сплава… словом, довольно сложная и прочная вещь.

– Там есть … ручки для переноски или что-то в этом роде? Он находился в грузовом отсеке?

– Да, он находился в грузовом отсеке, что же касается ручек… мы не знаем, подполковник, с этим вам придется разобраться на месте.

– А как же тела летчиков? Их тоже эвакуировать?

– Нет. Только контейнер. Все остальное потом.

– А русские? Если они сбили самолет, скорее всего, они уже знали, что в контейнере, и уже выслали группу. Им лететь всего сто сорок километров.

– Нет. Вся территория под нашим контролем. Воздушное пространство сейчас пасет АВАКС, да и спутники работают. Ни один вертолет со стороны русских границу не нарушил.

– Они могли заранее забросить группу.

– В этом случае им придется искать место падения самолета и выдвигаться к нему пешком. По горам. Так что фора, если вы поторопитесь, – у вас будет. Хоть и небольшая.

С совещания подполковник вышел с гудящей головой, такого он ну никак не мог предположить. Очередное дерьмо… Полсотни миль от русской границы, дестабилизированная страна, тяжелейший рельеф местности. Как вообще кому-то в голову пришло тащить туда ядерное устройство?

Подполковник, погруженный в мысли, дошел до того места, где тренировались его люди, проверил, не оставили ли гильзы на палубе. Затем направился к своему вертолету…

Поднятая рука, сжатая в кулак, – стоп. Кулак разжимается – рассыпаться, занять позиции. Все команды подаются рукой, одно оброненное слово может означать провал. Четверо – как один, ошибется один – погибнут все. Вот такая суровая арифметика…

Даже погибая, пилот этого самолета сделал все возможное, чтобы спасти машину. Последним осознанным движением он направил машину вдоль ущелья и максимально, насколько мог, вывел ее в горизонтальный полет, чтобы она не врезалась в землю под прямым углом, а легла на брюхо.

И ему это почти удалось – самолет рухнул брюхом на каменистый склон, пропахал по нему почти сотню метров, потерял все плоскости, искорежил фюзеляж – но, тем не менее, десантный отсек остался относительно целым. При такой посадке – это героизм.

Араб мельком взглянул на часы. То, что он делал, было безумием, британцы могли вернуться в любой момент, при падении самолета на выручку экипажу положено посылать ПСО, поисково-спасательный отряд, подготовка этих ребят мало чем уступает подготовке разведчиков-диверсантов, только задача у них противоположная. У диверсантов – взорвать, уничтожить, убить, разрушить, у поисково-спасательного отряда – вытащить, вывезти, вырвать из лап смерти попавших в беду пилотов…

Он сам не знал, почему его заинтересовал упавший самолет, и когда рев двигателей над головой сменился тишиной – Араб поднял группу и направился к месту падения. Он спешил – надо было уходить из квадрата, уходить, пока их следы не нашли и не началось прочесывание – но вместо того, чтобы уходить от самолета, он, наоборот, шел к нему и вел группу. И сам не понимал почему.

А самолет-то североамериканский. Точно, североамериканский, вон звезда на фюзеляже. Причем не обычный транспортник, а способный взлетать и садиться на авианосец. И какого черта североамериканский самолет делал в горах Афганистана?

Прижавшись к искореженному фюзеляжу, Араб прислушался, пытаясь уловить, что происходит внутри. Могло быть всякое. Кто-то, возможно, остался жив и сейчас, умирая, держит в руке гранату с выдернутой чекой, чтобы прихватить на тот свет хоть кого-то с собой. А может – и пистолет, наведенный на люк. Он помнил, как его учил Немой: бывают спецы лихие, а бывают старые. Старых и лихих не бывает, причем в этом случае его лихость – это смерть не только для него, но, скорее всего, и для всей группы.

Так ничего не услышав, Араб примерился, достал из кармана моток лески, привязал один конец к люку, который показался ему не слишком поврежденным, отошел метра на три и со всех сил потянул. Леска больно впилась в ладонь, даже защищенную перчаткой. Стиснув зубы, Араб тянул и тянул – и, наконец, люк поддался, со скрипом выпал из проема, повис на одной из петель.

Держа наготове пистолет, Араб подошел к люку, осторожно заглянул внутрь фюзеляжа – и отпрянул. Прямо на него уставился мертвец! Подернутые мутной пленкой небытия глаза, ощерившийся осколками зубов рот – он был похож на героев фильмов ужасов, какие часто крутили на синематографе. Чуть дальше лежал еще один мертвец, а за ними было…

Араб отшатнулся, привалился к боку самолета, вдохнул, задержал дыхание, выдохнул. Вдохнул, задержал дыхание, выдохнул…

В лагере их учили. Был там так называемый Ваня. Ваней прозвали манекен, сделанный из обычного манекена для демонстрации мод в магазине, а еще из старой и рваной армейской формы и кровавых ошметков с бойни. Инструктор прятал в глубине этого самого месива какую-нибудь железяку – и ищи. Копаешься руками в мерзко пахнущей, горячей жиже, желудок поднимается к горлу, тучи мух, смеющиеся товарищи – это смешно, когда сам не шмонаешь такого вот Ваню, а когда сам – очень даже не смешно. По первому разу рвало всех, ходили зелеными, стирали форму. Потом привыкли, и кровавое месиво кишок уже не казалось таким отвратным. Второй этап этого упражнения на преодоление брезгливости – курсанты ездили по местным аулам, кишлакам, бесплатно резали скот. Получалось не всегда – дело в том, что мусульманин мог употреблять в пищу только халяльное мясо – то есть зарезанное правильно, правоверным мусульманином и с чтением соответствующей молитвы перед забоем. Если же барана забил русский воин, да еще не так, как полагается, а сначала живому барану ноги отрезал, брюхо вспорол, с живого кожу снял и тому подобное – такое мясо, конечно же, не для мусульманина. Приходилось после забоя покупать такое мясо для столовой. Мясом животных, забитых на таких вот учениях, питался почти весь Туркестанский округ. Потом приходил черед и третьего упражнения – надо было поймать собаку, забить ее, а потом этим мясом питались на полевом выходе. Впрочем, на полевых выходах кормить вообще забывали, не кормили по нескольку дней, ели не то что собак – змей ели, птиц из рогаток стреляли и жарили, в общем…