Дорога на две улицы - Мария Метлицкая

Да в ИХ кругу дружить как-то не принято. Все по своим норам. Все закрыты и осторожны.

Вот счастье, что Борьку встретил. И тебя!

При упоминании мужа она вздрогнула. «Борьку и тебя»!

Значит, у него никаких мыслей! «Борьку и тебя»!

Правильно, они – единое целое. Она и Борька. Просто Борька – не любитель театров, кино и ресторанов. А она – с удовольствием, пожалуйста! И, как выяснилось (сама удивилась, и еще как!), все это ей очень нравится! Засиделась птичка в клетке, засиделась. А он…

Он – очень одинокий и несчастный человек, прибился к их берегу. У них шумно, многолюдно. У них – семья! Просто он греется у ИХ костра.

Дура, дура и дура! Напридумывала себе черт-те что!

Наивная идиотка. Вот и получи! Так тебе и надо!

Борис был в курсе этой истории. Ну или почти в курсе. Например, про походы в театры или в кино она его информировала. Точнее, так:

– Борь, Генералов взял билеты на Таганку! «Гамлет» с Высоцким, ты представляешь?

Далее она следила за реакцией мужа. Борис сразу сникал. Устал, завтра важное совещание, и т. д. и т. п.

– Не пойдешь? – спрашивала она.

С надеждой, надо сказать, спрашивала.

Он принимался извиняться и оправдываться. Она делала вид, что огорчена и расстроена. И еще упрекала:

– Ну разумеется! Разве тебе что-то интересно, кроме твоей больницы? – Она презрительно усмехалась и делала обиженный вид.

– А Вовка что, не может? – с надеждой спрашивал он.

Она смотрела на него с укоризной:

– Вовка, как ты изволил выразиться, может. А муж мой, между прочим, ты! Если ты об этом иногда забываешь!

Он с явным облегчением вздыхал:

– Ну вот и славно, Ленушка! Тебе же важен сам спектакль, а не сопровождающий, верно?

Не верно. Ей был важен именно сопровождающий! Хотя и спектакль был интересен, естественно!

Но! Она представляла, как вечером к дому подъедет машина, как она выпорхнет из подъезда. Как он галантно откроет ей дверцу машины и поможет усесться поудобней. И – на заднем сиденье обязательно будет лежать букет цветов!

А когда в театральном фойе у зеркала она кокетливо станет поправлять свою пышную и тщательно уложенную прическу, то перехватит его взволнованный и внимательный взгляд. Мужской взгляд. Который от постороннего мужчины, наверное, она не ловила на себе никогда!

И кто, скажите, от всего этого добровольно откажется? Покажите такую женщину! Да еще на излете женской судьбы! Когда тебе уже чуть-чуть за сорок! Самую малость, и все же…

Тот самый возраст, когда ты уже прекрасно осознаешь, что это – все! Или – почти все! И после этого, мимолетного, такого скоротечного, ускользающего и тающего, как первая снежинка, дальше не будет ничего!

Потому… Потому что просто не будет! Потому что такова жизнь! Все просто.

А еще будет темный зал, где актеры взволнованно говорят о любви. Потому что все спектакли – непременно о любви. И о мужчине с женщиной.

А она будет чувствовать себя именно женщиной. Возможно, впервые в жизни – так остро!

И рядом будет мужчина. Именно мужчина, а не сожитель, супруг, вечный партнер, почти сосед или брат.

И от этого мужчины будет волнующе пахнуть терпким одеколоном, и она будет коситься на его крупную и, наверное, очень сильную и теплую ладонь.

И еще будет чувствовать боковым зрением, как он смотрит на нее. Как!

И в антракте в буфете возьмет черный кофе и шампанское, от которого непременно закружится голова. Или шампанское тут ни при чем?

А после спектакля он наденет на нее пальто, и она почувствует, как его руки чуть задержались на ее плечах. Или ей это опять только покажется?

А на улице он предложит ей прогуляться и отпустит машину. И они медленно пойдут по притихшим московским улицам, разумеется, под руку, и ей будет так спокойно, как никогда прежде.

И так они дойдут до ее дома и постоят немного в темном дворе. Он поправит воротник ее пальто и поцелует – всего лишь! – руку.

А она… Она будет ждать, что он ее обнимет!

«Кого ты обманываешь, Лена? – спросит она себя среди ночи, путаясь во влажных простынях, измученная бессонницей. – Кого? – И ответит: – Себя. Потому, что Борису на все это точно наплевать!»

Он даже не повернется, не проснется, не почувствует ее, когда услышит, что она ложится в постель. Супружескую, постылую им обоим постель. А утром спросит только: «Ну, как провела время? Как спектакль?» И торопливо поднимется из-за стола, не очень, честно говоря, рассчитывая на подробный ответ. Потому что в принципе ему наплевать, каков спектакль и как провела время его драгоценная супруга.

А она просидит полдня у окна, отрешенная от всего. И только Машка сумеет ее растормошить и отвлечь – после школы ее надо накормить обедом, собрать в музыкалку, заставить сделать уроки.

Умненькая не по годам девочка однажды задаст ей вопрос:

– А ты не влюбилась, Леночка?

И тогда она вздрогнет, покраснеет – и впервые закричит и даст Машке оплеуху. Не больно, но обидно.

И Машка не будет с ней разговаривать почти неделю – такой характер.

* * *

Случится все под Новый год, на даче. На его служебной даче, в Истомине. Предлог наивен и прост – чудный и ровный снег, ах, как хорошо сейчас пробежаться по скользкой лыжне!

Поехали. Борис обрадовался – воздух, зима, солнышко. Снегири, поди, на заборе! Не спеши обратно, заночуйте! Там наверняка прекрасно спится!

Послушная жена заночевала.

И спалось ей прекрасно – прав был муж, прав.

Особенно под утро. Когда закончились неспешные, очень тщательные, умелые и крепкие ласки. Когда не надо было никуда спешить и ни о чем думать!

Она потянулась на широкой кровати и сладко зевнула. Совсем как в юности.

И легкость была в теле необыкновенная! Такого она не испытывала уже давно.

И голова была пустой и ясной, и мыслей никаких – ну совершенно.

И это, оказывается, так здорово! И еще – совершенно не стыдно!

Он вошел в спальню с подносом в руках. На подносе – кофе и бутерброды.

Она поспешно натянула на себя одеяло.

Он поставил поднос на тумбочку, чмокнул – совсем по-свойски, непринужденно и мило, в нос и сказал, что идет работать. «А ты поспи, милая!»

Но «милая» для начала торопливо и жадно съела все три бутерброда. И пожалела, что было их всего-то три, а не больше. И вот только потом – и с каким наслаждением – она, как в детстве, укуталась в одеяло и опять уснула!

И проспала до пяти вечера – без зазрения совести, надо сказать.