Семейство Таннер - Роберт Вальзер

Размышляя таким образом, он поднялся по короткой и весьма крутой улице и остановился перед домом, из открытого окна которого на него смотрела какая-то женщина. Симону чудилось, будто, глядя в глаза этой женщины, он смотрит в далекий, потонувший мир, но тут чудесно знакомый голос окликнул его:

— Ах, Симон, это ты! Поднимайся же наверх!

То была Клара Агаппея.

Бегом взбежав по лестнице, он увидел ее: в тяжелом темно-красном платье она сидела у окна. Руки и грудь лишь до половины были прикрыты чудесной тканью. Лицо ее побледнело с тех пор, как он видел ее последний раз. Глаза горели глубинным огнем, но рот был крепко сжат. Она с улыбкой протянула ему руку. На коленях у нее лежала раскрытая книга, очевидно роман, который она начала читать. Сначала Клара не могла говорить. Казалось, ей стыдно и трудно спрашивать и рассказывать. Она вроде как старалась стряхнуть отчужденность, которая, пожалуй, охватила ее при виде давнего юного друга. Рот словно плаксиво кривился, когда хотел открыться и стать мягче. Казалось, слово взяли ее красивые, длинные, округлые руки, по крайней мере пока рот не справится со смущением. Она не присматривалась к Симону, как обыкновенно присматриваются к давно не виденному, смотрела ему только в глаза, спокойный взгляд которых был ей приятен. Снова взяла его руку и наконец проговорила:

— Дай мне руку, позволь относиться к тебе как к моему мальчику, который уже понимает меня, едва заслышав, как из соседней комнаты приближается шорох платья, ловит меня взглядом, и мне не нужно ни говорить, ни даже шептать ему на ушко, чтобы открывать секреты; любая его поза, любое движение вмиг сообщают мне, что все его чувства устремлены к тому, чтобы понять свою маменьку; к нему, к его ногам, склоняешься, чтобы покрепче затянуть шнурки, готовые развязаться; его целуешь, когда он вел себя молодцом; от него не имеешь секретов; ему отдаешь все, даже если он маленький предатель и мог надолго забросить свою маменьку, как ты, даже если сумел забыть ее, как ты. Нет, ты не мог забыть меня. Пожалуй, из духа противоречия частенько желал от меня отделаться, но, встретивши женщину, хотя бы чуть-чуть на меня похожую, ты думал, что видишь меня, нашел меня. Разве ты тогда не дрожал, разве не казалось тебе при такой обманчивой встрече, будто наверху светлой каменной резной лестницы вдруг распахнулись двустворчатые двери, чтобы впустить тебя в покои, полные радости встречи? Ведь такая радость — встретиться вновь! Когда люди потеряли друг друга, на улице или в деревне, а через год нежданно-негаданно встречаются снова, в такой вот вечер, когда колокола уже вызванивают предчувствие свидания, люди подают друг другу руки и более не думают о разлуке и о причине долгого расставания. Не отнимай свою руку! Глаза у тебя по-прежнему добрые и красивые. Ты все такой же. Теперь я могу рассказывать.

Помнишь, минувшим летом, когда всем нам — Каспару, тебе и мне — пришлось покинуть тот лесной дом и вы, братья, затем исчезли неведомо куда, я сняла себе в городе прекрасную комнату, тосковала по вам и некоторое время оставалась безутешна. К зиме все вокруг стало меня раздражать, и я очертя голову устремилась в вихрь развлечений, поскольку еще располагала небольшим, но по здешним обстоятельствам довольно крупным остатком состояния. Я его истратила, зато поняла, что порой требуется хмельной дурман, чтобы тебя не захлестнули волны жизни. У меня была ложа в театре, однако ж театр интересовал меня куда меньше, чем балы, где я могла показать, что красива и капризна. Молодые мужчины увивались вокруг меня, и я не видела ничего, что могло бы мне помешать презирать их всех и дать им почувствовать мои капризы. Я думала о вас обоих и в разгар всех этих ухаживаний, совершенно лишенных мужественности, часто мечтала о ваших спокойных лицах и открытых манерах. И вот однажды ко мне подошел смуглый черноволосый мужчина, студент из политехнического, неуклюжий и неловкий, по виду турок, с большими пленительными глазами, он пригласил меня на танец. После танца я душой и телом принадлежала ему, целиком. Для нас, женщин, погрузившихся в удовольствия, существует определенный тип мужчин, способных покорить нас лишь в бальной зале. Встреться он мне где-нибудь в другом месте, я бы, пожалуй, посмеялась над ним. С первой же минуты он повел себя со мною как хозяин, а я поневоле только дивилась его дерзости, но не сопротивлялась. Он приказывал: вот так, а теперь так! И я повиновалась. Что до покорности, то мы, женщины, коли нас к ней тянет, способны свершить необычайное. Мы готовы принять все и желаем, возможно от стыда и гнева, чтобы возлюбленный был еще грубее, нежели он есть. Чем более он груб с нами, тем лучше. Этот человек полагал мои последние деньги полностью своими, я тоже, потому и отдала их ему, отдала все. Когда он досыта насладился, притесняя меня, терроризируя, опустошая и используя, то в один прекрасный день взял и уехал на родину, в Армению. Я, его рабыня, не пыталась ему помешать. Все, что он делал, казалось мне в порядке вещей. И даже если б я любила его меньше, то все равно бы отпустила, ведь тогда гордость не позволила бы мне удерживать его. И я просто повиновалась, когда он приказал мне помочь с подготовкой к отъезду, — моя любовь охотно подчинялась. Он не унизил меня, не велел поцеловать на прощание, даже взглядом меня не удостоил. Выразил надежду, что позднее, коли обстоятельства позволят, заберет меня к себе и женится на мне. Я чувствовала, что это ложь, но горечи не испытывала. Любое недоброе чувство к этому человеку было для меня невозможно. У меня ребенок от него, девочка, она спит в соседней комнате.

Клара на миг умолкла, улыбнулась Симону, потом продолжала:

— Хочешь не хочешь, пришлось искать работу, и у одного фотографа я нашла себе место приемщицы. Ухаживания и предложения руки и сердца, которых я получала немало, так как имела дело с широким кругом людей, я неизменно с улыбкой отвергала. Все мужчины думали обо мне: «В ней есть что-то очень хрупкое, домашнее, уютное, она вполне годится мне в жены!» Но я не стала никому из них женой! Работа позволяла мне жить более-менее в достатке, по крайней мере, я сумела сохранить все свои красивые платья, что мне и теперь весьма кстати. Своего хозяина я весьма уважала, и это во многом облегчало мою работу, которую я исполняла словно в спокойном приятном сне. Я нашла для публики особую, трепетную улыбку, чем снискала себе популярность; всех я встречала любезно, привлекала клиентов, что побудило хозяина прибавить мне жалованье. В ту пору я была почти счастлива. Все уходило в прекрасные, сладостные воспоминания. Я чувствовала приближение родов, а это опять-таки способствовало меланхолично-счастливому настроению. Шел снег, ковром укрывая все вокруг. И вечерами, когда шла по заснеженным улицам, я думала о вас, о тебе, и о Каспаре, и очень-очень много о Хедвиг, которой мысленно была необычайно благодарна. «Я всего лишь раз дерзнула написать ей. Она не ответила. Ну и хорошо», — думала я. И, думая так, казалась себе очень хорошей. Я была переполнена до краев, ходила медленно, ощущая каждый шаг как благодеяние. Между тем я отказалась от красивой комнаты в центре, сняла жилье здесь, где ты видишь меня сейчас. Утром и вечером ездила трамваем из дома и домой и всегда привлекала к себе взгляды окружающих. Было во мне что-то необычное, я сама чувствовала. Многие невольно заговаривали со мной, одни просто хотели перекинуться словечком-другим, другие хотели свести знакомство. Но последнее меня мало привлекало. Мне казалось, я знала все наперед, но вместе с тем испытывала весьма отчетливое, неприязненное, но мягкое, для меня самой вполне благотворное ощущение. Мужчины! Как часто они со мной заговаривали. Они походили на любопытных детей, которым хочется узнать, что я делаю, где живу, с кем знакома, где обедаю и как провожу вечера. Я вправду видела в них тогда детей, невинных, несколько дерзких. Никогда не встречала их грубо, в этом не было нужды, ведь никто из них не вел себя со мною нагло, я была для них дамой, которая и привлекала, и отстраняла. Однажды со мной заговорила маленькая, веселая с виду девушка, знакомая тебе Роза. Она открыла мне все свои беды, всю свою жизнь, мы подружились, а теперь она вышла замуж, хоть я ей и не советовала. Она часто навещает меня, королеву бедняков!