Смертельный номер - Кристианна Брэнд

— А дальше мы все больше осторожничали, как бы нас не увидели вместе и даже не подумали, что мы знакомы. Это превратилось… ну, почти в наваждение. Да. — Она задумалась. — Для меня-то это было игрой, а для нее наваждением. И чем дольше длился наш обман, тем больше становилась опасность. Мы просто не могли рисковать.

— Из-за того, что вас узнают?

— Из-за того, что увидят сходство. Скажем, какой-нибудь газетчик разнюхал бы…

— В нашем туре вы все время появлялись вместе… И никто ничего не заметил.

— Потому что никто не присматривался. — Лули подалась вперед. Руки ее были крепко сцеплены, голубые глаза выражали искреннюю убежденность. — В Англии Лувейн Баркер— тема для светских журналов. Я никогда не знаю, наблюдают ли за мной, идут ли следом. Я не к тому, что это делают постоянно, просто не знаю: да или нет. Везде, где меня узнают, сразу начинают рассматривать, шушукаться обо мне. Читатели журналов хотят знать, что носит Лувейн Баркер, что ест Лувейн Баркер, что она читает, что любит, с кем знакома. Допустим, кто-то заметил бы, что я особенно хорошо знакома с одной девушкой, что мы много времени проводим вместе. Тотчас моя знакомая стала бы объектом пристального внимания: кто она такая, почему они дружат, как познакомились? И вот уже ее окружили бы журналисты: расскажите нам о Лувейн Баркер. А потом кто-нибудь заметил бы сходство. В туре же никто особо Вандой интересоваться не стал. Все знали, что она просто туристка, а если и заметили сходство, то сочли его чистой случайностью. Мы в общем-то и не выказывали дружбы: почти не разговаривали, не сидели рядом, чтобы нас не сравнивали, всячески стремились отличаться друг от друга. За границей это было еще легче: в путешествиях можно часто переодеваться. Такие поездки помогали нам незаметно бывать вместе: необходимо было держать друг друга в курсе наших действий. Мне нужно было знать, о чем она пишет, а ей — о чем я говорю. Нужно было постоянно все обговаривать. Телефоном мы не пользовались: переписываться тоже было рискованно. Кроме того, как я уже объяснила, обязательно надо было все продумывать и обсуждать вместе, а значит, встречаться. Конечно, кое-что нам удавалось и в Англии. Изредка мы забегали друг к другу домой, а чаще останавливались в пригородных гостиницах и долго вместе 1уляли. В начале лета Ванда обычно выстраивала сюжет нового романа, и у нас вошло в привычку отправляться в зарубежные туры. Мы старались занять соседние номера в гостиницах, встречались поздно вечером и работали, работали, работали почти до утра…

Инспектор Кокрилл вспомнил, как настаивала Ванда Лейн на том, чтобы ей непременно дали номер пятый, после того как Лувейн назвала номер четыре. Однако, подумал он, девушки очень мало работали по ночам в этом туре… Из-за Лео Родда.

Итак, Лео Родд.

— А мистер Родд знал обо всем этом? И как бы вы поступили, если кто-то из вас вышел бы замуж?

— Ну-у, — приподняла брови Лули, — мы бы просто все рассказали своим мужьям, наверно так. Им-то от нашей выдумки ни холодно ни жарко. Лео я об этом не сказала, потому что еще не посоветовалась с Вандой. Но потом сказала бы. Он бы наверняка не возражал.

Кокрилл опять вспомнил о той странной фразе, которую слышал от Лувейн тем вечером на пляже. Но решил пока не заострять на ней внимания.

— А как на это смотрели ваши родственники? Вы с ними поделились своим секретом?

— Для большинства из них это была такая же тайна, как и для остальных. Маме с папой я сказала, под большим секретом. Но… не знаю… мы с Вандой к тому времени уже отвыкли от семейного круга. Ванда рассказала своему отцу. Его теперь уже нет. А ее мать… она была далеко… в общем, была больна.

— И Ванда никогда не поделилась этим с матерью?

— Ее мать далеко, — упрямо повторила Лули.

— Что значит далеко? В больнице? Все эти годы?

— Это действительно нечто вроде больницы, — довольно сухо сказала Лули. — Она всегда там. Она… неизлечима.

— Понятно, — протянул инспектор.

Возможно, этим объяснялись некоторые странности Ванды Лейн. Преувеличенный страх при встрече с незнакомыми людьми, заставивший ее отказаться от славы знаменитой писательницы и любви ее почитателей; полное посвящение себя работе, комплекс тревоги, который заставлял ее все тщательнее прятать свою личность. Конечно, раз афера начата, нужно до конца скрывать обман, и Лувейн тоже пошла на это со всей серьезностью. Но для нее это было чем-то вроде игры, а для Ванды — наваждением.

Если мать Ванды была психически нездорова и многие годы страдала неизлечимым умопомешательством, если у Ванды не было нормальной семьи, разве не может это как-то объяснить пристрастия к шантажу? Абсолютно ясно одно, что Ванде не нужно было таким способом зарабатывать деньги. Он сам говорил Лувейн в день убийства, что мисс Лейн получает удовольствие при виде извивающихся на крючке жертв. Есть такой человеческий недостаток, но дойти до того, чтобы выманивать деньги или даже просто развлекаться их выманиванием безо всякой нужды — не довод ли это в пользу не совсем здорового рассудка?

Было время сиесты. Вновь прибывшие в гостиницу сновали подобно рою пчел в послеполуденном зное, обустраиваясь после прибытия. В номере два спал мистер Сесил, непривлекательно открыв рот с бледными тубами, раскинув бледные руки. На обожженных солнцем плечах виднелись тоненькие чешуйки облезающей кожи. Двери своего номера он запер, опасаясь неизвестного с ножом. В четвертом номере на кровати Лули сидел инспектор Кокрилл, свесив коротенькие ножки и все думал и думал. В восьмом номере Фернандо обвил могучей рукой худенькие плечи своей возлюбленной и уверял, что таким способом убережет ее от неуловимой опасности — сейчас и на всю их жизнь. А мисс Трапп, дрожа в его объятиях, думала: да, такова цена, которую нужно заплатить за любовь хорошего мужчины; но не окажется ли она слишком высокой?

А в седьмом номере…

А в седьмом номере Хелен Родд собирала с туалетного столика кисточки, расчески, зеркальца, флакончики и дрожащими руками укладывала их в свою дорожную сумку. На дальней из двух кроватей сидел Лео, силясь развязать галстук. Он взглянул на нее и резко спросил:

— Что ты делаешь?

— Забираю свои вещи. — Хелен продолжала укладываться. — Я уже предупредила, что на эту ночь