Среда обитания: Как архитектура влияет на наше поведение и самочувствие - Колин Эллард

Те же самые чувства снова и снова посещают астронавтов, рискнувших отправиться бороздить просторы Вселенной. В 1987 г. Фрэнк Уайт окрестил эффект изменения восприятия Земли при взгляде на нее из космоса «эффектом обзора» в своей книге, которая так и была названа. В коротком фильме «Обзор» (Overview), созданном компанией Planetary Collective, философ и дзен-мастер Дэвид Лой описывает чувства астронавтов, глядящих на нашу планету и осознающих «свою связанность с этим красивым сине-зеленым шаром». Эту почти универсальную реакцию покорителей космоса Лой называет благоговением, которое он определяет как готовность «выйти за рамки своего существа. Преодолеть ощущение разделенности»{129}.

Несмотря на то что немногим из нас повезло слетать в космос и испытать благоговение, посмотрев на Землю издалека, каждый хоть раз получал опыт, который он может охарактеризовать как «заставляющий трепетать» (и совсем не в том банальном смысле, который недавно появился у данного слова[7]). Благоговение – абсолютно однозначное ощущение. Нас может охватить трепет, когда мы сталкиваемся с мощным природным явлением – например, смотрим на черное звездное небо, наблюдаем грозу или любуемся грандиозным видом горной цепи или каньона – и даже когда просто обсуждаем главные мировые события или размышляем о них (скажем, слыша переговоры астронавтов на Луне, люди во всем мире ощущали сильное волнение). Более того, далее мы увидим, что мы можем так же благоговеть перед застроенной средой. Но что конкретно это значит? Согласно словарям, благоговение – уникальная комбинация удивления и страха. Однако ощущения астронавтов, которые испытали эффект обзора, предполагают, что чувство благоговения включает в себя некоторую степень трансцедентности. Подобные переживания выносят нас за пределы своего тела, убеждая поверить, что наше существо – не просто бьющееся сердце в хрупкой физической оболочке. У нас появляется ощущение безмерности, когда сдерживавшие нас ограничения времени и пространства вдруг исчезают.

Большая часть нашего взаимодействия с тем или иным местом обусловлена глубокими биологическими императивами, которые есть почти у всех животных. Как и мы, другие животные могут извлекать пользу из чувства защищенности и комфорта (и даже наслаждаться им) в своем жилище; у нас нет оснований полагать, что ощущения молодого кролика, свернувшегося в норке, разительно отличаются от того, что испытывает ребенок, отдыхая в своей комнате. Мы чувствуем, как нас тянет к новым зрелищам и звукам в казино или торговом центре, и тратим там больше, чем можем себе позволить. Хотя лабораторные крысы не в состоянии описать свои впечатления от камеры Скиннера, где они могут полакомиться шоколадным молоком в случае, если нажмут на рычаг, все их поведение и даже лежащие в его основе принципы работы нервной системы – примерно такие же, как наши собственные. В самом деле, вполне вероятно, что даже испытываемые нами в таких ситуациях ощущения – сильное стремление и желание, например, – ничем качественно не отличаются от тех, что свойственны другим животным. Когда мы понимаем, что нам что-то угрожает, мы чувствуем тревогу, и очень легко увидеть связь между этим чувством – а также продиктованными им действиями – и эволюционными корнями наших рефлексов, не дающих нам превратиться в чей-нибудь обед. Но теперь мы обратимся к такой реакции на место, которая, насколько нам известно, присуща исключительно человеку: к чувству благоговения, возникающему, когда мы оказываемся там, где есть нечто выходящее за пределы привычного и познаваемого.

Хотя первые психологи, такие как Уильям Джеймс (который, как мне иногда кажется, сделал все основные открытия в психологии еще до того, как у остальных ученых появилась такая возможность), уже размышляли на тему благоговения и даже теоретики психодинамики – Зигмунд Фрейд, Карл Юнг и Отто Ранк – описывали важную роль трансцендентного в своих теориях о человеческом поведении, более прагматичные психологи только недавно заинтересовались этим явлением. Благоговение никогда всерьез не причисляли к основным эмоциям, таким как страх, удивление и отвращение, – возможно, потому, что это чувство уникально и свойственно только человеку. Опять же, не приходится сомневаться в том, что основные эмоции присущи другим животным (на самом деле это очевидный факт), – но важно четко понимать адаптивную функцию той или иной эмоции. Будь вы человеком или броненосцем, разумно защищаться, когда вы напуганы, бежать, если вы удивлены, и пытаться избежать того, что вызывает отвращение. Но для чего же нужно уникальное человеческое чувство благоговения? Как оно работает? Что конкретно его вызывает? Как его измерить?

Вслед за психологами Дейчером Келтнером и Джонатаном Хайдтом, изучавшими, как слово «благоговение» употребляется теологами, социологами, психологами и обычными людьми, многие современные исследователи сосредоточились на двух чертах, которые, казалось бы, характерны для всех проявлений чувства благоговения, – на ощущении громадности и на приспособляемости{130}. Громадность можно ощутить физически, например если взглянуть вниз, стоя на краю Большого каньона, но испытать это ощущение можно и опосредованно. Супергерои могут вызывать чувство громадности, демонстрируя свое преимущество в виде огромного набора сверхвозможностей. Блестящий интеллект, такой как у Эйнштейна, мог вызывать благоговение благодаря мощи своего разума. Но главное в ощущении громадности – ощущение величия, крупности.

Приспособляемость относится к ситуации, в которой от нас может потребоваться изменить каким-либо образом свое мировоззрение в качестве реакции на фактор, вызвавший благоговение. Как и в случае с прозрением, загадка благоговения заключается в том, что обычно оно соединяет два элемента – идеи, понятия или даже ощущения, – которые друг другу противоположны. Единственный способ преодолеть это чувство противоречия, эту «парадоксальность» опыта, – видоизменить свое мировоззрение, и порой очень даже значительно. Прекрасный пример тому – умственная борьба ученика на уроке физики, впервые услышавшего о том, что свет является и волной и частицей одновременно. Не случайно многие случаи приспособляемости и прозрения так тесно связаны с религиозными переживаниями. Христианское учение, согласно которому Иисус был одновременно простым смертным (что доказывается его убийством) и Богом (что стало понятно после его воскрешения), – великий пример противоречия, требующего быстрой перенастройки восприятия мира (или, скорее, вселенной) с помощью акта приспособляемости, который поможет этой двойственности обрести смысл. То же самое произошло, судя по отчетам, и с астронавтами, испытавшими эффект обзора и ощутившими настолько сильную связанность с космосом, что это потребовало от них приспособляемости. И то же самое происходит со многими из нас при самых разных обстоятельствах.