Обряд на крови - Джим Батчер

По пологой, закругляющейся в плане лестнице мы спустились в длинный зал. Я пытался запоминать дорогу на случай, если придется покидать это место в спешке. В глазах у меня вдруг потемнело, а назойливый звон в ушах усилился. Я сделал глубокий вдох и привалился к стене.

– Дайте-ка, – сказала Лара.

Она повернулась ко мне и забрала Томаса. То ли она была просто сильнее меня, то ли привыкла носить тяжести, но подняла она его без труда.

Я с облегчением повел плечами.

– Спасибо. Как он?

– Пули его убить не должны, – ответила она. – Он уже умер бы. А вот Голод – возможно.

Я вопросительно изогнул бровь.

– Голод, – повторила она. – Наша потребность в питании. Ангел нашего темного естества. На него мы полагаемся, когда нам нужны дополнительные силы, но это как огонь – ослабь контроль, и он обернется против тебя. Сейчас Томас так голоден, что не способен рассуждать. Не способен шевелиться. Как только он насытится, с ним все будет в порядке.

Я ощутил зуд где-то между лопаток и оглянулся.

– За нами идет водитель вашего папаши.

Лара кивнула:

– Она вынесет тело.

Я зажмурился.

– Мне казалось, вы сказали, с ним все будет в порядке.

– С ним – в порядке, – отозвалась Лара подчеркнуто нейтральным тоном. – С Жюстиной – нет.

– Что-о-о?!!

– Он слишком голоден, – пояснила Лара. – Он не сможет себя контролировать.

– В жопу, – возмутился я. – Этого не должно случиться.

– Тогда он умрет, – устало сказала Лара. – Пришли. Вот его дверь.

Она остановилась, и я на автопилоте – чтоб их, мои рефлексы! – открыл ей дверь. Мы вошли в довольно просторное помещение, в центре которого пол понижался на несколько ступенек. Ноги утопали в мягком алом ковре, повсюду были набросаны подушки, посередине углубления стояла дымящаяся курильница. В воздухе висел тяжелый аромат благовоний. Из невидимых глазу колонок лилась негромкая джазовая мелодия.

Занавеска в дальнем конце комнаты отдернулась, и из-за нее – судя по всему, из расположенной за ней комнаты, – вышла девушка. Свои длинные, до плеч, темные волосы Жюстина украсила синими и алыми ленточками. На ней был белый халат, явно с чужого плеча, настолько она в нем утопала; вид она имела слегка помятый со сна. Она сонно зажмурилась, потом охнула и бросилась к нам.

– Боже мой! Томас!

Я оглянулся через плечо. Барби-шофер стояла за дверью, негромко говоря что-то в сотовый телефон.

Лара отнесла Томаса к курильнице и осторожно уложила на подушки; Жюстина, не отставая, шла рядом.

– Гарри, – спросила она у меня срывающимся от волнения голосом. – Гарри? Что с ним?

Лара покосилась на меня.

– Пойду проверю, все ли сделали для Инари. С вашего позволения… – Будь на то моя воля, я бы не позволил, но она все равно вышла.

Жюстина подняла на меня взгляд, в котором страх мешался с замешательством.

– Я не понимаю…

– Лара стреляла в него, – негромко пояснил я. – А потом на нас напали несколько горилл из Черной Коллегии.

– Лара?

– Ну, не похоже, чтобы это доставило ей удовольствие, но все же она всадила в него пару пуль. Лара говорит, он истратил на эту драку все свои резервы и умрет, если не получит питания.

Взгляд Жюстины метнулся к двери. Она увидела стоявшую за ней Барби и побледнела.

– О… – прошептала она, и глаза ее набухли слезами. – О нет, – повторила она. – Бедный мой Томас.

Я шагнул вперед.

– Вам ведь не обязательно делать это.

– Но тогда он умрет.

– А вы думаете, ему хотелось бы, чтобы вместо него умерли вы?

Губы ее дрогнули, и она на мгновение зажмурилась.

– Не знаю. Я его видела. Я знаю, часть его хотела бы этого.

– Но ведь есть и другая часть, которая не хочет, – возразил я. – Которой хотелось бы, чтобы вы оставались живой и счастливой.

Она опустилась рядом с Томасом на колени и заглянула ему в лицо. Потом коснулась его щеки пальцами, и он пошевелился – в первый раз со времени потасовки с Одноухим. Он повернул голову и осторожно поцеловал ей руку.

Девушка поежилась.

– Может, он не слишком много заберет. Он ведь так старается сдерживаться. Не причинять мне вреда. Может, он остановится вовремя…

– Вы-то сами в это верите?

Она помолчала, прежде чем ответить.

– Это не важно, – сказала она наконец. – Не могу же я просто стоять и смотреть, как он умирает, если я в состоянии помочь.

– Почему нет?

Она посмотрела на меня в упор; вся ее неуверенность куда-то исчезла.

– Я люблю его.

– Вы к нему пристрастились, – поправил я.

– И это тоже, – согласилась она. – Но это ничего не меняет. Я люблю его.

– Даже если это убьет вас? – спросил я.

Она низко склонила голову, осторожно гладя Томаса по щеке.

– Конечно.

Я попытался было удержать ее, и тут последние крупицы энергии из серебряного пояса иссякли. Меня вдруг начало трясти. Боль от всех ссадин и ушибов прошедшего дня разом навалилась на меня. Усталость придавила плечи рюкзаком, полным свинца. Да и мысли в голове устало притихли.

Я смутно помню, как Жюстина помогла мне встать и наполовину отвела, наполовину протащила за занавеску, в пышно обставленную спальню, как уложила меня на кровать.

– Вы ведь передадите ему, что я говорила, да? – Она плакала, но улыбалась сквозь слезы. – Передадите ему мои слова? Что я люблю его?

Комната шла кругом, но я кивнул, обещая.

Она поцеловала меня в лоб и грустно улыбнулась.

– Спасибо, Гарри. Вы нам всегда помогали.

Странное что-то творилось с моим зрением: словно я смотрел на все сквозь длинный серый туннель. Я сделал попытку встать, но мне удалось лишь повернуть голову, и то с трудом.

Вот так все, что мне осталось, – это смотреть на то, как Жюстина сбрасывает халат и выходит из комнаты – туда, к Томасу.

К своей смерти.

Бывает, ты просыпаешься, а какой-то негромкий голос, звучащий в голове, уверяет тебя в том, что день сегодня совсем особенный. У большинства детей такое случается: иногда на день рождения и почти всегда в утро Сочельника. Я до сих пор помню одно такое – Рождество: я был тогда совсем маленький, и отец был жив. Еще раз я ощутил что-то такое лет восемь или девять спустя, в утро, когда Джастин Дюморн приехал забрать меня из детского дома. И еще раз – утром того дня, когда Джастин привез из другого детского дома Элейн.