Твое имя - Анна Платунова

Хотя, возможно, все в тот день было предопределено. Вернись она раньше или позже, ничего бы не изменилось. В любом случае она этого уже никогда не узнает…

Любава шагала по тропинке к дому, сжав губы. Однако с каждым шагом горечь таяла. Придумала тоже, прекрасный принц! Да она бы давно его раскусила, будь у нее возможность провести с ним чуть больше времени. Ерунда. Уже совсем скоро, этой осенью, она поступит в Академию, и начнется новая, интересная, по-настоящему волшебная жизнь.

Она еще не знала, что наступили последние минуты ее счастливой юности. Что все это, такое, казалось бы, привычное — изумрудные весенние листья, мягкая трава, покосившийся домик с перилами, на которых маленькая Любава когда-то вырезала свое имя, — совсем скоро останется в прошлой жизни. В той жизни, где возможны чудеса. Где все обязательно заканчивается хорошо…

Любава поднялась по ступенькам крыльца, и вдруг под ноги ей бросился какой-то лохматый комок. Пискнул, отталкивая прочь. Их домовенок, который всегда прятался и не показывался на глаза, теперь почему-то осмелел.

— Эй, Соседушко, не шали! — прикрикнула на него Любава, едва удержавшись на ногах.

Потянула ручку, переступила порог дома. И остолбенела.

Склянки, реторты, флаконы с настоями и порошками оказались раскиданы по всему полу. Полки, стол и стулья перевернуты, будто по комнате пронесся ураган. Исписанные листы устилают пол. Книги, бесценные книги, которые сделались за эти годы верными, хоть и безмолвными друзьями Любавы, валяются обезображенные, будто раздетые — лишенные обложек.

Взгляд бездумно скользил по предметам, а разум не успевал воспринимать происходящее. Рекруты зачем-то собрались в доме. И Лер с ними. Смотрит на Любаву, искривив рот в презрительной усмешке… Сундучок, их сундучок с заветными монетами, отложенными на обучение, стоит с оторванной крышкой. А рядом с ним на коленях дедуля. И к горлу дедули тот, кого называли Глуздом, прижимает нож.

Профессор Вигге поднял глаза на воспитанницу. В них не было осуждения или злости, только страх за нее.

— Беги, зайчонок! — крикнул дедуля.

Чужая безжалостная рука резанула по горлу, превращая крик в хрип. Отпустил — и профессор, покачнувшись, сполз на пол. В воздухе остро запахло кровью.

Любава пискнула, точно действительно превратилась в маленького испуганного зверька. В голове билась одна-единственная мысль: «Это сон, это сон. Сейчас я проснусь!»

Замешкалась, когда надо было бежать, бежать без оглядки. Профессор Вигге еще бился в агонии, когда Глузд переступил через него, направляясь к Любаве. А за ним — и другие пятеро. Один встал у дверей, перекрывая выход. Усмехнулся лениво, словно кот, почуявший лакомство.

— Ну что, господин Айлири, как договаривались? Нам монеты, вам девчонку?

Лейрас поморщился, когда его так явно изобличили в подлости, но кивнул. Подошел к Любаве. Она сделала шаг назад — и уперлась в грудь одного из мужчин. Они окружили ее, разглядывали откровенно, раздевая взглядами. Один потянул за локоны. Другой ущипнул за шею. Любава заметалась в кольце рук. А потом вспомнила: у нее же есть ее сила. Ухватила Глузда за запястье. Тот охнул. Но их было слишком много. Тут же ухватили за локти, вывернули руки.

— Жжется, погань некромантская, — вполголоса переговаривались они между собой. — Надо потом руки тряпками замотать…

Лер ничего не говорил, стоял, наклонив голову, наблюдая и дожидаясь, пока Любава перестанет дергаться в попытках вырваться. А она пыталась. Крутилась, пиналась, стараясь дотянуться и укусить. Вывернутые руки ужасно болели, а мужчины, видно, забавлялись, глядя на ее бесплодные усилия.

— Ох, какая попрыгушка, — смеясь, сказал кто-то, — подо мной тоже так будешь вертеться, лапушка?

Любава тяжело дышала, волосы растрепались, падали на глаза. Но она продолжала смотреть на Лейраса. Невозмутимого, спокойного, будто ничего особенного сейчас не происходит. Подошел, заправил выбившиеся пряди ей за уши. Погладил по щеке, небрежно приподнял ее лицо за подбородок, заставляя заглянуть в глаза. Как ей раньше казалось, что его глаза цвета неба? Его глаза цвета зимнего льда — такие же холодные и пустые.

— Не захотела по-хорошему, значит, будет по-плохому, сладкая.

— Лер, прошу тебя…

— Да ты ведь сама этого хотела, сладкая. Игры со мной играть надумала? Сейчас узнаешь, в какие игры люблю играть я.

Лейрас принялся распутывать шнурок на запястье. Любава видела, что он подвязывает им волосы, чтобы не мешали. Он и сейчас завязал их в хвост. Любава задергалась, закрутилась.

— Берт, — крикнула она, увидев стоящего поодаль рекрута. — Прошу, помоги! Я ведь тебе жизнь спасла!

Берт нахмурился и уставился в пол. Он уже положил в карман свою долю монет.

Любава почувствовала, как ее всю целиком наполняет беспредельный ужас. Неужели то, что с ней сейчас происходит, — правда? Дедуля на полу в луже крови… Она сама с заломленными руками… Лер, который принялся расстегивать пряжку на ремне.

— С нами потом поделитесь девчонкой? — уточнил Глузд. Его голос дрожал от нетерпения и возбуждения.

— А почему нет? — ухмыльнулся Лейрас. — Сейчас поучитесь, как надо с мерзавками обращаться, а потом и попрактикуетесь. Руки ей надо бы перевязать только.

С окна сдернули занавеску, неловко зацепив Кукса. Горшок раскололся, и земля брызнула во все стороны. Любава стояла посреди разоренного мертвого дома. Рядом с мертвым дедулей. Да ей и самой не выжить после всего…

Ткань разорвали на лоскуты, крепко замотали ей руки до локтя, чтобы не «жглась». Косы, наоборот, Лер распустил. Медленно-медленно, лаская каждую прядь. Гладил, нюхал, наматывал на пальцы.

— Пожалуйста, пожалуйста… Лер, милый, хороший, отпусти меня…

— Вот как ты теперь запела, сладкая? Отпустить, говоришь? Так я милый и хороший?

— Да-да, очень милый. Чудесный, добрый… Отпусти меня…

Слезы текли по щекам, а не вытереть.

— Что, парни, отпустим эту плаксу?

Рекруты хмуро переглянулись, пожимая плечами. Такого поворота они не ожидали.

— Отпусти, Глузд, — мягко сказал Лер.

Любава почувствовала, как хватка ослабла. Неужели в Лейрасе проснулось что-то человеческое? Она сделала шаг к двери, еще один… Взялась за ручку.

— А нет, сладкая. Оставайся-ка с нами! — рассмеялся он. — Видишь, как весело нам играть.

Любава, которая уже ощутила робкую надежду на свободу, вновь рухнула в пропасть отчаяния. Ее оттащили от двери и вновь поставили перед Лейрасом.

— Можешь кричать, — говорил он, проводя пальцами по ее щекам и губам. — И плакать. И умолять. Чувствую, повеселимся на славу…

Он начал одну за другой расстегивать пуговицы на ее платье, пока наконец платье цвета солнца и меда не осело на пыльный пол мятой тряпкой. Рубашку, что оказалась под платьем, просто порвал.