Полюбить Джоконду - Анастасия Соловьева

— С Александром Васильевичем?

— Нет, мои собственные. Сегодня я уезжаю из Москвы. В Питер еду.

— А вернешься когда?

— Недели через две, может.

— Значит, торт можно съесть? — как ни в чем не бывало спросила Ленка. — Я Настю позову.

— Лена, — сказала я, как будто прыгнула в холодную воду. — У меня неприятности и плохое настроение.

Я вообще-то не очень умела жаловаться, а тем более собственному ребенку. Но Ольга права: порой из-за глупой, неуместной родительской деликатности дети вырастают чудовищами.

— А ты о неприятностях не думай! — Ленка неловко попыталась проявить душевность. — Вспоминай об Александре Васильевиче или… обо мне.

— О неприятностях забыть невозможно, их надо ликвидировать. Но ты действительно самое главное мое утешение.

— Я тебе каждый день звонить буду! — расчувствовалась дочь.

Мы распрощались.

— Ну, решили проблему? — Ольга с улыбкой слушала наш разговор. Я кивнула. — И выиграли качество! Это такое шахматное выражение, но муж любит его по разным поводам употреблять… А давайте выпьем немного.

Я видела, что Ольга хочет растормошить меня, и улыбнулась:

— С удовольствием.

В конце концов, от этой проклятой поездки все равно никуда не деться, и если жизнь дала мне возможность провести пару приятных часов, зачем я буду портить их себе и Ольге?

За бокалом токая Ольга рассказала, как после Швейцарии решила тряхнуть стариной — походить по книжным. Денег потратила много, а толку…

Сложись ее жизнь иначе и не встреть она Макара, Ольга запросто могла бы стать классным преподавателем литературы. Она рассказывает о книжных новинках так заразительного, что я тоже загорелась.

Чтобы не скучать в дороге, Ольга предлагает мне взять с собой июльский номер «Иностранной литературы».

— Не самый свежий, зато удачный. Знаете, этот журнал теперь стал очень нестабильным. Иногда и посмотреть не на что, а в этом — целых три вещи! — Мы уже вышли из кафе и переулками двигались к Лубянской площади. — Обязательно прочтите английский роман, в названии что-то про железо, и статью — перевод с французского. Ах, как я вам завидую! У вас будет время почитать спокойно. А мне уже завтра…

— Не завидуйте, — выговорила я почти на автопилоте. — В Петербурге нас не ждет ничего хорошего!

Я опять раскисла. И Ольга потащила меня в Пассаж, приговаривая что-то в том смысле, что только мужчины напиваются с горя, а настоящие женщины идут за покупками. Мы переходили из секции в секцию, разглядывая заурядные вещи по незаурядным ценам, пока я не наткнулась на этот ридикюль и, не подумав хорошенько, отвалила за него целый мешок денег. В оправдание скажу: я вспомнила, как потрясающе выглядела с таким же ридикюлем Ольга, когда я в первый раз увидела ее в аэропорту. Правда, одета она была в палевый каракульчевый жакет и длинную шелковую юбку. А к моей ржавой куртке и джинсам больше подойдет сумка из брезента, которая стоит дешевле во много раз. Особенно если на вьетнамском рынке покупать.

Тогда настроение у меня испортилось совсем. Зато теперь, разглядывая ридикюль, я с удовольствием осознавала, что купила замечательную вещь. «Тринадцатая» зарплата, как и любые шальные деньги, утечет сквозь пальцы, разойдется по мелочам. А так у меня будет красивая кожаная сумка. К тому же очень вместительная. Тоже достоинство. От Карташова останется сумка, от Самета — шубка и несколько платьев. Так постепенно к старости у меня соберется коллекция хорошей одежды и аксессуаров. Жаль, что сапоги до того времени не дослужат — развалятся. Хотя в старости и одеваться-то, наверно, не захочется. И вообще, до нее еще надо дожить, а памятуя о том, в каких я нахожусь обстоятельствах…

Мое внимание отвлекло металлическое позвякивание: некто в белой поварской куртке пробирался во мраке дремлющего вагона, звенел железной корзинкой и бормотал:

— Холодное пиво, чипсы, сухарики, холодное пиво…

— Две бутылки дайте, — заспанно попросили у меня за спиной.

— Гриш, будешь пиво? — Я чуть потрясла Гришку за плечо. — И давай наши бутерброды доедим …

Морская улица — самый центр города. В десяти минутах ходьбы от нее я нашел подходящую гостиницу, маленькую, неприметную.

Войдя в номер, сразу повалился на кровать и уснул богатырским сном. В поезде мне не удалось поспать.

Проснулся только поздним утром. На телефоне был непринятый звонок от Лизы. Я тут же перезвонил.

— У нас дела такие, — оживленно говорила Лиза. — Теперь мы должны гулять по городу, смотреть достопримечательности, ходить по музеям и театрам. Пока все. Но тебе уже дважды звонил Дима Губанов. Я ему сказала, что ты отошел. Он просил — очень срочно.

— Сейчас перезвоню, — закончил я.

Если срочно звонил Губанов, значит, надо возвращаться. Хотя, в сущности, за два дня ничего здесь не изменится. Странное задание — ходить по театрам!

Но я все оттягивал разговор с Губановым. Перед возвращением на родину я решил немного проветриться, как говорили старые люди, прошвырнуться, и где-нибудь поесть.

Выйдя из гостиницы, я углубился в переулки. Однако мысль о Губанове и Москве досадно напоминала о себе. Я зашел в какой-то магазинчик, купил шпроты, мандарины, окорок и вернулся в номер. Поем и позвоню, решил я.

Но, к моему изумлению, мандарины оказались гнилыми, окорок — с сильным душком и даже с одного бока заплесневелым, а вместо шпрот я открыл труху в масле. Досадуя на все вокруг и на Губанова, я взял продукты и понес их в магазин.

— Ничего не знаю, — буркнула продавщица и раздраженно кивнула на дверь подсобки.

По липким ступеням я осторожно спустился вниз, пихнул дверь, обитую жестью, и оказался в заставленной коробками клетушке. За столом восседал солидный господин с бородкой и подписывал, не отрываясь, стопку накладных.

— Ба! Вот так встреча?! — В господине я не сразу признал однокурсника Антошу Докучаева.

— А-а, Аретов… — Антоша нехотя приподнялся, протягивая пухлую вялую руку. — Какими судьбами?

— Да вот — хотел поблагодарить за замечательные продукты.

Антоша лишь мельком взглянул на мой пакет, неожиданно юрко обежал стол, коробки и, выхватив его, скрылся на лестнице. Вскоре вернулся с другим пакетом и не глядя сунул мне — разговор закончен.

— Значит, ты теперь в торговле… — вздохнул я. — Все мы теперь в торговле.

— То-то и оно-то! Только вы распродаете свой талант, — Антоша вновь склонился над накладными, — а я талантливо продаю продукты питания. А кушать всем охота!

— Охота, — согласился я и вышел на волю.

В номере настырно пиликал не без умысла забытый мной сотовый. «Губанов»… — обреченно подумал я и взял трубку.