Лондонские поля - Мартин Эмис

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 ... 176
Перейти на страницу:

Встреча с Гаем Клинчем в парке оказалась переживанием необычайным.

Ведомо ли вам, каково это, когда две души, едва повстречавшись, тотчас заходятся от жажды общения, когда их так и подмывает слушать и говорить, узнать все о другом и открыть все о себе — без какой-либо утайки, до последней мелочи; о, эта взаимная почтительность к непохожести другого, к его инакости, это чувство, когда одиночество лучезарно затмевается полным соприкосновением, — ведомо ли вам все это? Да, подобные взаимообмены энергией весьма и весьма утомительны, когда вы влюблены — или же думаете, что влюблены. Но позвольте Николь с безоговорочной уверенностью возвестить, что они куда более утомительны, когда любви нет и в помине: когда имеет место одно только притворство.

Встреча с Гаем Клинчем в парке оказалась убийственной.

— Давайте поговорим о вас. Обо мне достаточно…

— Простите, я говорю ужасно бессвязно…

— Забавно: я, кажется, никогда не говорила об этом прежде…

— Обо мне достаточно. Давайте поговорим о вас…

Пока, сохраняя на лице выражение мечтательной жалости к самой себе, она все плотнее куталась в свою шубку (день выдался холодным, и это было ей на руку) и говорила о той духовной борьбе, которую происходила в ней в ее монастырские годы, одна только мысль об усыпанном блестками поясе с подтяжками для чулок и о трусиках, фасон которых весьма почитаем в борделях, обо всем разгуле нижнего белья, что было надето на ней под шубкой, — одна только эта мысль удерживала Николь от того, чтобы развалиться на скамейке, раскинув ноги, и сказать: «Уф-ф! Не вынесу я всей этой фигни. Я все вру. Не бери в голову». Ей приходилось сохранять самообладание актрисы: это походило на пятнадцатую репетицию с каким-то никудышным партнером, постоянно путающимся в своем тексте. Время от времени Николь едва ли не обращалась в прах. Да, в этот вечер такое было бы очень кстати. Она выгадывала время (давая себе краткие передышки), в благочестивом молчании глядя на воду: игрушечный галеон с черными парусами, в кильватере которого… А когда начинал разглагольствовать Гай — о странах третьего мира, о своих писательских опытах, о материальном неравенстве, которое, как ему открылось, он просто не в состоянии принять, — Николь удерживала себя в сознании только тем, что гадала, каким бы образом обошлась она с Гаем Клинчем несколько лет тому назад. Или несколько месяцев тому назад… Она соблазнила бы его в этот же день — и отослала бы обратно к жене с живописными засосами на обеих ягодицах. Неожиданно он заговорил о том, что субсидирует производство нижнего термобелья, которое пожилые люди могут носить зимой; и Николь так же неожиданно почувствовала, что сделала предостаточно. Когда на Бэйзуотер-роуд они расстались, ей пришлось призвать на помощь все свои силы, чтобы еще раз с притворной порывистостью обернуться, еще раз чуть приметно махнуть на прощание рукой.

Придя домой, она выскользнула из шубки и свернулась калачиком на кровати, даже не сбросив своих туфелек с высокими каблуками. Проснувшись около полуночи, приняла ванну, после чего принудила себя наварить целую гору макарон. Отдавая должное то им, то телевизору, она сумела уговорить почти что две бутылки «Бароло»[34].

Он позвонил ей после-после-послезавтра, что было очень даже неплохо. Во всяком случае, Николь терпеливо внимала этому крадущемуся, этому напуганному, этому увлажняющему штанишки щебету из общественного телефона.

— Я тут думал, где бы нам завтра было лучше встретиться, — сказал он, — если у вас по-прежнему есть возможность и желание… Собрание Уоллеса — знаете его? За Бейкер-стрит. Лично я всегда чувствую там такое умиротворение… Или дом-музей Соана, что на Линкокольнз-инн-филдз. Удивительное местечко, довольно меланхоличное, но в приятном, знаете ли, смысле. Или можно было бы встретиться в музее Виктории и Альберта…

— Да, — сказала Николь. — Или в ресторане.

— …Конечно. Какого рода рестораны вы предпочитаете?

«Дорогие», — так прозвучал бы правдивый ответ. Но Николь не стала его озвучивать. Она просто назвала ресторан на Сейнт-Джеймс-стрит, дороговизной своей вошедший в историю и прославившийся на всех континентах, и сказала, что придет туда завтра в час.

Гай оказался там раньше времени. Когда она вошла в дверь, он, возвышаясь надо всем вокруг, тут же явился из банкетного зала. Мальчишеская яркость его тафтяного галстука поведала Николь, что она имеет дело с личностью, недостаточно себя изучившей — или же недостаточно к себе критичной.

— Это было ошибкой, — робко проговорила она, снимая перчатки и кладя их на скатерть. — Я имею в виду ресторан. Не предполагала, что он окажется столь претенциозным. Я и в ресторанах-то почти никогда не бывала. Это название просто подвернулось на язык.

Полуобернувшись, Николь заказала себе мартини с неразбавленным джином «Танкерей» и тремя оливками.

— Прошу меня простить.

— Ничего страшного, благодарю вас. Совершенно не о чем беспокоиться.

Она закурила и посмотрела на него с почтительной веселостью.

— Вас не шокируют моя неприспособленность? — спросила она. — Уж такая я есть. Как вы могли заметить, я довольно-таки нервная особа — боюсь даже, что довольно-таки несуразная особа. Не очень-то часто выбираюсь я на люди.

— По правде говоря, я нахожу это трогательным.

— Вы так великодушны… Ладно, здесь очень забавно. И мне так понравился наш разговор в парке…

— Кажется, я тогда несколько переборщил.

— Нет. Нет, нисколько. В современном мире это случается так редко… Но сегодня мне требуется благоразумие. Я хочу вас кое о чем попросить.

Одета Николь была по-деловому: ведь у нее было к нему дело. Вот о чем она поведала Гаю.

В детские свои годы, проведенные в сиротском приюте (в этом тесном загоне, в ежовых рукавицах муниципального унижения), Николь подружилась с маленькой камбоджийкой — красивой, всех лишившейся девочкой с печальными раскосыми глазами. Подобно товарищам по концлагерю, где страшнее всего не холод, не голод, не прямое насилие, но отсутствие любви, да, отсутствие любви, — они помогали друг другу выстоять: по сути, маленькие подружки испытывали восторг от глубины своей тайны, от крепости своей привязанности. Когда Николь исполнилось двенадцать, ее отдали в благотворительную школу (при фабрике по производству ваксы), в то время как родственную ее душу позволили «удочерить» (или — отдали на откуп?) какому-то жестокому иракцу. Тот дурно с ней обходился. Имело место насилие. Она… она — пала. Понимает ли Гай, о чем речь?

Гай мрачно кивнул.

Маленькая Николь, отворачиваясь от замусоленного учебника или от хлыста директора школы, частенько плакала над длинными письмами своей подруги. У той был ребеночек, сын. А потом ее репатриировали, безвозвратно.

— В Камбоджу? И она все еще там? Боже мой.

— Опосредованная война, — холодно проговорила Николь.

1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 ... 176
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?