Жуков. Маршал на белом коне - Сергей Михеенков

Я вспылил и ответил:

— Я очень жалею, что когда-то считал тебя принципиальным товарищем, а ты просто приспособленец.

С тех пор я перестал считать его своим товарищем. При встречах с ним отвечал только на служебные вопросы.

Прошло около 20 лет. Когда был уже министром обороны, я получил от Тихомирова три письма. В них он писал, что ему очень хочется встретиться со мной и поговорить по душам о совместной работе и много ещё о чём. Я не ответил ни на одно его письмо, так как считал, что даже время не могло загладить ту несправедливость, которую он допустил по отношению ко мне.

Хорошо, что парторганизация тогда не пошла по ложному пути и сумела разобраться в существе вопроса. Ну а если бы парторганизация послушала Тихомирова и иже с ним, что тогда могло получиться? Ясно, моя судьба была бы решена в застенках НКВД, как и многих других наших честных людей».

В этом отрывке мемуаров полководца, быть может, как нигде чувствуется его характер. Напористый, порой взрывной, прямолинейный. Именно эта прямолинейность и бесхитростное желание идти до конца, граничащие с грубоватостью, возможно, в тот раз и спасли Жукова. Коммунисты партактива 3-го кавкорпуса выслушали его доводы, хорошо зная его характер и темперамент, а также командирский опыт и партийную надёжность, «приняли к сведению» всю полученную информацию и благополучно для всех сторон ограничились «обсуждением вопроса». В руки сотрудников НКВД своего товарища не отдали, тем самым спасли для грядущих побед талантливого полководца.

Так что кружили чёрные вороны и над головой Жукова. Плотно кружили…

В личном деле маршала хранится выписка из одного донесения. Донесение или донос, судите сами. Поступил этот документ «куда следует» буквально накануне осенних манёвров. Будто некто стремился предупредить события, в которых командир 4-й кавдивизии снова может продемонстрировать высокую боевую выучку своих полков и отличиться.

«Выписка из донесений ПУОКРА и политорганов ЛВО на лиц ком. и нач. состава, проявивших отрицательные настроения и о которых поступили те или другие компрометирующие заявления военнослужащих.

Московский военный округ.

Жуков — командир 4-й кавдивизии (БВО).

Группа слушателей Академии им. Фрунзе из БВО и 4-й кд прямо заявляет, что Жуков был приближённым Уборевича, во всём ему подражал, особенно по части издевательства над людьми.

ВРИД начальника ОРПО ПУ РККА

Дивизионный комиссар КОТОВ.

10 августа 1937 года».

Какие «отрицательные настроения» «проявлял» Жуков, проходя учёбу в Ленинграде, в доносе не сказано. Донос вообще для тех времён и нравов классический. Ничего конкретного, никаких имён свидетелей — «группа слушателей…». При сколько-нибудь внимательном прочтении понимаешь, что «компрометирующие заявления» заключаются в том, что Жуков подражал Уборевичу, «особенно по части издевательства над людьми». Донос, требующий предварительного разбора товарищей по партии. Так что в жернова НКВД командиры РККА попадали не сразу. Их туда сталкивали товарищи по оружию. Более преданные делу строительства Красной армии и повышению её боеспособности, более партийно выдержанные, более правильные в личной жизни.

Возможно, если бы «товарищи по партии» на собрании такого же партактива 27 июня 1937 года не исключили из ВКП(б) комдива К. К. Рокоссовского с формулировкой «за потерю классовой бдительности», а спустя месяц он не был бы уволен из РККА «по служебному несоответствию», то в августе во Внутренней тюрьме УГБ при НВД по Ленинградской области не выбивали бы зубы, не плющили бы молотком пальцы ног и не выводили бы во двор для имитации расстрела у стены со следами пуль. Допросами с пристрастием руководил сам начальник Ленинградского УНКВД Заковский, революционер со стажем. К тому времени боевых орденов у него было столько, сколько у подследственного Рокоссовского и комдива Жукова вместе взятых. Даже медаль «XX лет РККА» он успел получить в феврале 1938 года и поносить её до августа, когда был арестован и расстрелян — о, ирония истории! — как германский, польский и английский шпион. Кстати, не реабилитирован ни после смерти Сталина, ни потом.

Однако стоит упомянуть и о том, что Жуков в этот мрачный для командного состава Красной армии период владел охранной грамотой, которая и спасала его и от партийных чиновников, и от завистников, и от следователей НКВД: покровительством главных кавалеристов Советского Союза Ворошилова и Будённого. Оба они в своё время дали Жукову, как командиру и единоначальнику, превосходные аттестации, в том числе и по партийной принадлежности — «твёрдый, выдержанный член партии…».

Но вернёмся в 1937 год.

Одиннадцатого июня 1937 года в Москве Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР на закрытом судебном заседании рассмотрело дело М. Тухачевского, И. Якира, И. Уборевича, Р. Эйдемана и др. Обвинение: шпионаж, измена родине, подготовка террористических актов… В тот же день в 23 часа 35 минут председательствующий В. В. Ульрих огласил приговор — высшая мера наказания — расстрел. 12 июня 1937-го приговор был приведён в исполнение.

Любопытная деталь: в первом издании своих мемуаров Жуков упомянул о репрессиях лишь вскользь. Вот как отреагировал на это обстоятельство биограф маршала писатель Владимир Карпов: «Читая первое издание книги Г. К. Жукова „Воспоминания и размышления“, я удивился, что Георгий Константинович, называя своих командиров — Уборевича, Сердича и многих других, говорит об их высоких командирских качествах, прекрасных отношениях с ними и на этом ставит точку. А о том, что они были расстреляны, он, прямой и смелый человек, упоминает вскользь или вообще умалчивает. Всё это выглядело тем более странно, что книга была написана им уже после XX съезда КПСС — первое её издание вышло в 1969 году, когда вроде бы не было причин для недомолвок или умолчания».

И далее Владимир Карпов рассказывает о том, в каком виде попала ему в руки рукопись маршала: «…на её полях замечания „руководящих товарищей“, которые высказывали пожелания не только по поводу репрессий, но и по поводу освещения тех или иных боевых действий, оценок некоторых генералов и т. д.». По мнению Владимира Карпова, из рукописи маршала изъяты «целые страницы, особенно то, что касалось репрессий».

Четыре года спустя бывший посол США в СССР (1937–1938) Джозеф Девис размышлял наедине со своим дневником: «Сегодня мы знаем, благодаря усилиям ФБР, что гитлеровские агенты действовали повсюду, даже в Соединённых Штатах и Южной Америке. Немецкое вступление в Прагу сопровождалось активной поддержкой военных организаций Гелена. То же самое происходило в Норвегии (Квислинг), Словакии (Тисо), Бельгии (де Грелль)… Однако ничего подобного в России мы не видим. „Где же русские пособники Гитлера?“ — спрашивают меня часто. „Их расстреляли“, — отвечаю я. Только сейчас начинаешь сознавать, насколько дальновидно поступило советское правительство в годы чисток».

Даже если в размышлениях бывшего американского посла в России есть лишь доля истины, над этим стоит глубоко задуматься. К сожалению, по этой теме исследованы далеко не все исходные материалы, а некоторые свидетельства погибли вместе с их носителями — следователями и надзирателями, которые допрашивали причастных и терзали невинных.