Крымский ковчег - Александр Прокопович

Стрельцов не читал устав московского гарнизона, но провел не одну ночь, читая комментарии в Сети, – информации о таманцах было довольно мало, и в основном касалась она того, чем они вооружены, точнее сказать, какое оружие держали на виду, и статистики убитых, пытавшихся прорваться сквозь Периметр без их ведома. О том, что они кого-то брали в плен, не было ни слова.

Туша генерала уже была на полу, пальцы стрелков уже двигали спусковые крючки, пули начинали полет.

От тюрьмы Периметра до Питера, до Свечного переулка, было все те же шестьсот пятьдесят километров. Расстояние между артефактом и Леной – не изменилось. С тем же успехом он мог все так же оставаться в шкафу у падшего. Те два-три шага, которые Стрельцов успеет сделать, прежде чем ляжет решетом, ничего не решат.

Конечно, он пригнулся, он бросился вперед, одновременно пытаясь вжаться в стену, будто можно не попасть с расстояния в три метра. Антон летел вперед, сжимая в руке Глас Гане, рядом вытянулась струной его змея.

Если бы Антон мог видеть сквозь забрало шлема противника – он бы увидел, что таманец удивился. Пуля только начинала свое движение по короткому туннелю ствола, когда Стрельцов неумелым тычком в грудь опрокинул бойца и, не останавливаясь, бросился к следующему. На этот раз голод взял свое, Антону было достаточно одного касания, его пальцы ударили в кадык и на мгновение задержались, чтобы продлить контакт. Когда пуля наконец добралась до открытого пространства, чтобы бесславно расплющиться в бетоне потолка, змея убила еще одного таманца.

Антон двигался, каким-то чудом не теряя направления, выбираясь из лабиринта коридоров внутренней тюрьмы Периметра. Он убил еще троих, прежде чем путь оказался свободен. Змея тоже не осталась без дела: два таманца так и не поняли, что с ними произошло, – только черный сполох перед глазами… Стрельцов так и не воспользовался пистолетом. Боль все еще пульсировала, голоду хотелось еще.

До выхода оставалось метров пять и бронированная дверь. Открытая. Такая должна внушать спокойствие – все, что может быть не так, любая угроза остается снаружи. Закрыл – живи спокойно. Из-за такой выйти – маленький подвиг. За ней – дворик перед воротами. Собаки, пулеметы, бьющие не по цели – по площади, и непременно что-то еще, что-то, чего нельзя увидеть, десятки раз проходя этот дворик по дороге в Москву и возвращаясь обратно.

Антон проверил карманы – оберег в промасленной бумаге на месте, таманцы то ли не знали, то ли не торопились его забрать. Ключи от «хонды» на месте. Бумажник – рядом. Пистолет. Было бы неплохо обнаружить у себя связку гранат и небольшой танк. На пару минут его брони должно было бы хватить, а там, глядишь, и Периметр кончится. Таманцы не вели наземных боевых действий за пределами своей территории.

Антон вернулся за трупом – последним, до которого дотянулся. Чувствовал, что за ним следят, пусть даже камер не видно. Видны они только в старых фильмах.

Труп таманца стал дважды трупом еще до того, как Антон выбросил тело таманца в пространство внутреннего дворика. Чудом не стал трупом сам – снайперы били на уровне от метра до полутора от земли: пригибайся не пригибайся, разве что на брюхе ползи. Вероятно, чтобы «уж наверняка», к общему веселью присоединились крупнокалиберные пулеметы. Будет очень трудно отделить бетонную крошку от плоти.

Таманцы не впечатлились своими потерями и настойчиво пытались донести до Стрельцова обнадеживающую мысль: выходи, больно не будет, умрешь быстро. Пройдет еще несколько минут, прежде чем гарнизон подгонит что-нибудь тяжелое и способное насквозь продырявить бетон и броню, которые пока спасали Антона. Вероятно, командовать будет какой-нибудь полковник, которому уже вечером предстоит стать генералом.

Нужно уметь разбивать проблему на части. Пока все в куче – не решить. У Антона получалось как-то уж совсем плохо – и украл зря, и Ленку не спасти, и самому сдохнуть. Развернул сверток, хоть посмотреть на оберег – за что умирать придется?

Черный, блестящий – кажется обсидиан, а может, просто кусок черного гранита, если присмотреться, кажется, что изгибы-изломы камня складываются в лик… Повернешь – и нет его, еще раз повернешь – уже не лицо – глаз, впадина зрачка, черное на черном. Отверстие для шнурка не просверлено – выплавлено. Шнурок – короткий, чтобы оберег не висел – лежал на шее наростом.

Антон Стрельцов все решил. Все придумал. Надел оберег. Обертку спрятал в карман, если повезет, еще пригодится. Змея, словно читая его мысли, скрутилась снова вокруг шеи – тоже приготовилась. Антон отошел от дверей – недалеко, для разбега, с разбега проще не думать и не бояться.

Пулеметы закашляли в своем убийственном бронхите, снайперы тщетно пытались поймать размазавшийся силуэт в линзе прицела, Антон уже должен был умереть, снова оказавшись в одном месте и в одно время с предметами несовместимыми с жизнью.

Антон все еще двигался, кожаная куртка все еще оставалась целехонькой, Стрельцов сделал еще один шаг, когда круг диаметром в три метра расцвел уродливым цветком локального минного поля. Антон ждал чего-то такого, не ждал, что сможет это «что-то» пережить.

Наверное, это и есть худший кошмар убийцы – выстрелил, попал, а жертва даже не догадывается, что, по всем расчетам, просто обязана уже умереть, – и знай себе живет.

Наверное, не спас бы и оберег, если бы он попытался выйти за Периметр в сторону от Москвы, но Антон рвался обратно.

Даже «Крыло ангела» не спасло бы, если бы он рискнул преодолеть все два километра минных полей и автоматических орудий в сторону Кубинки.

Ворота задержали на секунду – перелез-перелетел, подставляя спину всему, что только может стрелять. Спрыгнул. Прислонился к стене Периметра, медленно сполз на мостовую.

Воздух звенел тяжелым эхом десятков выстрелов. Остывал. Таманцы не решались стрелять в человека, покинувшего пределы Периметра. Если бы он шел из Москвы – другое дело.

Куртку придется менять, потертость потертостью, дыры уже перебор. Еще было бы неплохо сменить тело. Тело было согласно для начала хотя бы перестать двигаться. Антон немеющими руками снял оберег, тщательно завернул в лоскут промасленной бумаги, спрятал в карман.

Стрельцов дышал. Жадно, не веря, что в его жизни еще остались вдохи и выдохи. Стрельцову хотелось себя ощупать, было страшно, потому что он знал: даже оберег девятого уровня не мог его спасти. По-настоящему страшно было не потому, что тело выпускало кровь, будто где-то в теле открыли кран. Кровопотеря была чем-то просто странным и будто бы не с ним. Было жутко, что он не чувствовал ничего, кроме усталости. И вся жизнь все никак не хотела пронестись перед внутренним взором. Ему хотелось бы понимать, кто, собственно, такой этот Антон Стрельцов? Кем надо быть, чтобы уцелеть в схватке с падшим, сминать металл и обгонять пулю? Кто на это способен?

Человек, который увидел бы в этот момент Стрельцова, лежавшего у стены Периметра, вряд ли пришел бы на помощь. Не потому, что Москва, и не потому, что люди такие. Нет смысла спасать человека с такой кровопотерей. По счастью, тот, кто увидел Антона, не был человеком.