Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

Боб рассмеялся:

– Ну вот, в этом вся моя Пегги. Знаешь, я тебя за это и люблю, за все твои крайности. Я люблю тебя за то, что ты все переживаешь в тысячу раз сильнее, чем другие люди. Ты еще такая молодая! Ты не дашь мне преждевременно состариться. Мне все в тебе нравится, Пегги Трэдд, так и знай. Ну-ну! Вот и все. Ты же слышала, что я тебе говорил? Ты ведь уже успокоилась?

– Я все слышала, Боб. Ты со мной прощался, я понимаю. Потому что ты все уже решил.

– Да, решил.

– Тогда зачем? Зачем ты сказал, что меня любишь, если ты намерен от меня уехать? – Пегги отвернулась, подняла плечи, ссутулилась, опустила подбородок на грудь, словно пытаясь собственной спиной отгородиться от Боба.

Он положил руку ей на плечо:

– Пегги, ты у меня в сердце. Ты – часть моей жизни, и лучшая ее часть. Мне ненавистна мысль, что я расстанусь с тобой. Но поступить иначе я не могу. Помоги мне, я нуждаюсь в твоей помощи.

Рука Боба по-прежнему лежала у девушки на плече. Она приподняла подбородок, повернула голову и поцеловала ему руку.

– Я сделаю все, что ты скажешь, Боб Ферстон. Скажи мне, как я могу тебе помочь?

– Посмотри на меня и постарайся мне улыбнуться… Ну вот и умница. У тебя самая красивая улыбка на свете, даже когда она не слишком радостная и уверенная. А теперь дай мне руку. Обе руки. И снова скажи, что ты меня любишь. Так же сильно, как я тебя.

– Я люблю тебя, Боб Ферстон.

– И ты выйдешь за меня замуж, когда я вернусь, и пойдешь со мной на край света, и, пока я строю свои плотины, будешь жить в глуши, в хижине с пауками.

– Я выйду за тебя замуж и перебью всех пауков в джунглях, чтобы они не мешали тебе строить твои плотины.

Боб сжал ей руки.

– Не сомневаюсь, – сказал он, – тебя и на это хватит. Кажется, я сейчас тебя поцелую прямо на улице, и пускай все на нас смотрят.

– Только не вздумай откладывать. Я все время целовала подушку и говорила себе, что целую тебя. Я хочу знать, как это бывает на самом деле.

Каролина Рэгг чуть было не разбила свой «кадиллак» о пальму.

– Нет, ты видела? – сдавленным голосом произнесла она. – Это дочка Маргарет Трэдд. Я уверена.

Ее мать покачала головой:

– Каролина, как это грустно. Наступил новый век – и прощай все старые правила. Я сожалею, что не родилась на пятьдесят лет позже.

Этим летом Гарден поехала в Барони одна. Маргарет договорилась, что дочка будет жить у Тремейнов, в лесном доме.

– Мама, но я же их совсем не знаю, – жаловалась Гарден. – Неужели нельзя, чтобы Пегги поехала со мной, как в прошлом году? Цисси все делала по хозяйству, и мы прекрасно жили.

– Пегги не хочет с тобой возиться, и я тоже. У нас достаточно работы в Красном Кресте.

– Ну тогда можно я буду жить вдвоем с Цисси?

– Глупости. Тебе всего двенадцать. Кроме того, я уже обо всем договорилась. Стюарт отвезет тебя в воскресенье.

– На новой машине? – «Роллс-ройс» Стюарта произвел на всех дам семейства Трэдд сильное впечатление. По наивности ни одна из них не задалась вопросом, откуда у Стюарта деньги на такую машину. Автомобильные дела касались только Стюарта, отнюдь не их.

– Конечно, на новой машине, – раздраженно ответила Маргарет. – Иди занимайся своими делами и оставь меня в покое.

Маргарет опустила жалюзи и без сил растянулась на кровати; лоб и глаза она прикрыла куском влажного полотна. Дети – как это обременительно! Она подвинулась, чтобы лечь на другую, еще не согретую ее телом, часть покрывала. Какая жара, а ведь еще не наступила середина июля. Может быть, и ей стоило бы уехать из города. Нет, этого делать нельзя. Ей нужно сворачивать бинты, паковать посылки в Бельгию. У тех, кто принадлежит к избранному обществу, столько обязанностей!

Из-под ее опущенных век по щекам потекли слезы. Тело Маргарет содрогалось от сдавленных частых рыданий. Нет, к избранным она не принадлежала. К настоящему светскому обществу. Или не принадлежала по-настоящему – так, как ей хотелось. Она была обманута, одурачена, ее ввели в заблуждение все эти груды визитных карточек на подносе в первые недели после переезда на Трэдд-стрит, обманула преувеличенная приветливость, с которой ее встретили в церкви Святого Михаила, одурачили все эти приглашения работать в комитетах при Красном Кресте, при церкви, при Собрании конфедератов. Она была уверена, что ей удалось попасть в центр того единственного, узкого, плотно спаянного круга людей, которые что-то значили, – в чарлстонское высшее общество.

Как же она ошибалась! Это был не круг, а множество концентрических кругов. Она была членом нескольких комитетов, но не входила в тот главный комитет, откуда рассылались приглашения принять участие в работе остальных. Ее приглашали на большие приемы, но не на ужины для избранных. Она была не в центре, а где-то на краю, сбоку. Когда управление прихода постановило сменить обивку на молитвенных скамьях, с ней даже не посоветовались. Элизабет Купер, сестра судьи Трэдда, единолично решила, что нужен гобелен, а не бархат. А ведь она даже не ходит в церковь.

Ничего, Маргарет им всем покажет. Она пока не знала, каким образом, даже толком не понимала, что значит «им». Но она так и уснула со сжатыми кулаками.

– Гарден, это и есть твоя прежняя комната? – В голосе Гарриет Тремейн чувствовалось желание угодить.

– Да, мадам. – Гарден помнилось, что эта комната гораздо больше.

– К сожалению, на коврике пятно. – Миссис Тремейн заметно нервничала. – Мой малыш Билли жил в этой комнате и уронил на пол бутылку чернил. Я все время думаю, как ужасно, что детей в школе заставляют с самого начала писать чернилами. Они же в младших классах еще совсем маленькие и не понимают, сколько неприятностей из этого может выйти. – Миссис Тремейн не закрывала рот, оправдываясь и извиняясь за каждую мелочь, которая, по ее мнению, могла не понравиться Гарден.

А Гарден была сильно смущена. Зачем миссис Тремейн понадобилось говорить ей все это? «Это же не мой дом», – подумала она. А потом поняла. Да, это был не ее дом, но миссис Тремейн имела на него еще меньше прав. Дом был частью Барони, а Барони принадлежало ее семье. Мистер Тремейн работал на Трэддов. Они могли просто выгнать его, уволить, если он допустит какую-нибудь оплошность. Или если ее допустит миссис Тремейн.

От этих мыслей Гарден сделалось очень грустно. И еще от мысли, что в обществе такой нервной женщины, как миссис Тремейн, лето наверняка покажется очень долгим. И Гарден решила рискнуть:

– Простите, миссис Тремейн, могу я попросить вас об очень большой любезности?

– Гарден, обо всем, что в моих силах. Убедить ее оказалось нетрудно.

– Большое спасибо, миссис Тремейн, я побежала в поселок. Я договорюсь с Цисси, чтобы она ходила ко мне хозяйничать, и пришлю мальчика, чтобы он перенес мои вещи в главный дом.