Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

насмешливо спросила Жоржет.

— Нет, в саду пели лягушки. Они чудно поют летом. — Она замолчала на минуту. — Но с мужчиной я не могла бы. Мне противно.

Лиза покачала головой:

— Я не понимаю. Мы тоже часто спали с Одэт в одной кровати, но никогда ничего.

Жаклин еще больше покраснела:

— Мужчины всегда грубы. И они плохо бреются. У них на щеке колючки.

— Это не заметно, когда целуешься, — быстро сказала Одэт.

— А ты почем знаешь?

Одэт застенчиво опустила веки:

— Мне так кажется. А то бы никто не целовался. Ну, идем. Пора домой.

Они вышли на улицу.

Анжель отогнула перчатку и взглянула на часы:

— Целых двадцать пять минуть на рыб потратили. Я в прошлый четверг весь Лувр в сорок минут осмотрела. А если бы на мне были туфли на гвоздях, я бы и в полчаса покончила бы с ним.

Лиза кивнула подругам:

— Прощайте. Я на трамвай, — и, подхватив портфель с книгами, побежала к остановке.

5

Лиза открыла своим ключом входную дверь. В большой прихожей было тихо и темно. Она сняла пальто и осторожно, на носках вошла в гостиную. Дверь из спальной Наталии Владимировны стояла широко распахнутой с каким-то сиротливым и пустым видом.

— Наташи нет? — Лиза осторожно заглянула в спальную. С еще не убранной постели свешивались простыни, на кресле лежала смятая шелковая рубашка.

Знакомо и душно пахло духами.

— Ушла. — Лиза разочарованно поморщилась и зевнула во весь рот. — Ужасно хочется спать. И скучно ужасно.

Она поднялась к себе, разложила книги и тетради на столе.

Из соседней комнаты слышался голос Николая:

— Какой идиот. Какой идиот этот Кромуэль.

— Черт с ним, — раздраженно ответил Андрей.

«Андрей здесь». Лиза поправила перед зеркалом волосы, обдернула короткое клетчатое платье и вошла к брату.

— Вы так тихо сидите. Я не знала, что вы дома.

Николай сердито курил.

— Дома. Где же нам теперь быть? Теперь успеем насидеться дома. По милости твоего Кромуэля.

Лиза села в кресло у окна.

— Ну, Коля. Что же ты злишься? Он не виноват, что у него нет больше денег. Ведь он нас два месяца возил.

— Вот я и привык за два месяца. Мне тошно сидеть дома.

Андрей пожал плечами:

— Я даже рад. По крайней мере, не будет он вечно торчать здесь.

— Ах, оставь, пожалуйста. — Николай бросил папиросу на пол.

Лизе стало скучно.

— Я пойду готовить уроки.

— И куда торопиться? — Николай посмотрел насмешливо на сестру. — Кажется, ведь никуда вечером не пойдешь.

Лиза села к столу, открыла учебник алгебры. Задача не выходила. Лиза долго билась над ней и наконец решила ее.

— Вот и справилась с тобой, глупая задача. Напрасно ты брыкалась. Сказала, что решу, и решила.

— Обедать! — позвал снизу Николай.

Лиза побежала вниз.

Большая лампа низко спускалась над столом. Тарелки и стаканы криво стояли на помятой скатерти. Вилки и ножи лежали кучей.

— Да, сервировка, — насмешливо сказал Николай. — Это тебе не ресторан.

Лиза села к столу, развернула салфетку. Прислуга толкнула дверь ногой и вошла, неся миску. Лиза разлила суп, потом попробовала его:

— Невкусно.

— А ты ешь, не рассуждай, — посоветовал Николай. — Вкусного здесь все равно ничего не получишь.

Лиза отложила ложку. Андрей молча ел, опустив голову.

— Даже пива в этом доме нет, — ворчал Николай.

Мясо оказалось пережаренным.

— Да, это тебе не «Кафе де Пари», — повторил Николай. — Проклятый Кромуэль.

— А на сладкое что?

Прислуга покачала головой:

— Сладкого нет. Барыня сегодня десять франков оставила. И так не знаю, как обед сделала. А вы еще сладкое требуете.

Лиза нетерпеливо дернула плечом:

— Идите на кухню, Даша.

— Может, чаю хотите? Это можно.

— Дайте хоть чаю.

Лиза пересела на диван.

— Что же мы теперь делать будем?

— Что? А ничего. — Николай пожал плечами. — Сиди себе как китайский болван и качай головой. Если хочешь, можешь петь для развлечения:

Голова моя качается, качается, качается,

И язык мой извивается, вивается, вивается.

Больше делать нечего.

Андрей размешал сахар в чашке.

— Конечно, не очень забавно.

Лиза подняла голову:

— Но почему? Разве мы не можем сами развлечься? Если надоело сидеть дома, поедем на бульвары, в кафе.

— За семь верст киселя хлебать. А стоить это будет франков пятнадцать с метро. У тебя найдутся пятнадцать франков, Лиза?

Лиза покачала головой:

— Нет.

— Ну так сиди и не двигайся. — Он промолчал. — Проклятый Кромуэль. Денег нет. Автомобиль заложил, а сам мне рассказывал: мать держит деньги в незапертом шкафу и даже не знает, сколько у нее бриллиантов.

Лиза взглянула на брата:

— Ну и что же из этого?

Николай ничего не ответил. Лиза смотрела на неубранный стол, на тарелки с остатками еды, на злое и печальное лицо Андрея. Дверь в темную гостиную осталась открытой. За окном глухо шумели темные деревья.

Андрей зевнул:

— Скучно.

Лиза тоже зевнула:

— Да, скучно. У меня даже переносица начинается болеть от скуки. Спокойной ночи. Я пойду спать.

Она встала.

— Проводи меня наверх, Андрей.

Андрей подложил подушку под голову:

— Лень. Я так удобно лежу.

— Как хочешь. Спокойной ночи.

Она прошла в прихожую и, не зажигая света, стала медленно подниматься по лестнице. Сквозь длинное скошенное окно слабо светила луна. Черные тени качающихся ветвей скользили вверх и вниз по белым ступенькам. Лиза, держась за перила, посмотрела вниз, в прихожую. Было темно и тихо. Из-под двери гостиной пробивалась узкая желтая полоса света. Большое зеркало на стене тускло блестело. Будто это не зеркало, а вода. И в ней, в этой темной, тихой, лунной воде, плавают не тени, а огромные сонные рыбы. Как там, в рыбьем музее. Лизе вдруг снова захотелось, чтобы рядом был Андрей и целовал ее в губы. Долго, долго, пока не закружится голова.

— Андрей, — громко позвала она, — Андрей!

— А, что тебе? — лениво отозвался Андрей из столовой.

— Ничего, ничего, — крикнула Лиза. — Спокойной ночи. — И прислушалась, не идет ли он. Но все было тихо. Тогда она вздохнула и, чувствуя, как вдруг стало неудобно дышать от боли в горле, медленно вошла к себе.

— Неужели это любовь? — подумала она, запирая дверь на ключ. — Стоит ли жить, если это любовь?

Она разделась, сняла голубую бархатную покрышку с дивана, легла и натянула одеяло.

Скорей бы заснуть.

Диван показался слишком широким, шире, чем всегда. Тяжелые, холодные простыни давили грудь. Лечь бы поперек: может быть, удобнее будет. Но двинуться было трудно. Она лежала, прижавшись щекой к холодной подушке.

Отчего так грустно? Ведь ничего особенного не случилось. Андрей? Но завтра он будет опять