Новая методика обольщения - Холли Габбер

Курт даже не попытался считать все намеки, содержавшиеся в ее словах, он просто принял у Сандры из рук супницу и понес в столовую, решив на время притормозить. За столом Сандра, неожиданно разговорившись, оживленно рассказывала о прошедшем концерте, Лора молчала и мрачно шмыгала носом. Поскольку обе пребывали в несвойственном им настроении, Курт счел за благо после обеда снова пойти погулять, а когда вернулся, то понял: между сестрами произошел какой-то разговор. У Лоры в придачу к носу покраснели щеки, у Сандры глаза; обе старались на него не смотреть и говорили вибрирующими голосами. Курт еле удержался от панического желания выскочить из дома и со всех ног броситься к себе в Эшфорд. Перспектива находиться в обществе двух женщин на грани истерики повергла его в трепет, и он пару часов тихо, как мышь, просидел на диване, спрятавшись за абсолютно неинтересным ему журналом.

К вечеру, однако, грозовое предчувствие вроде бы миновало, и Лора даже предложила Сандре сыграть им что-нибудь лирическое. Та не стала ломаться и виртуозно исполнила две волшебные, грациозные и воздушные пьески, приведшие Курта в восторг. Едва лишь она убрала руки с клавишей, он восхищенно спросил:

— Что ты играла?

— Вальс до-диез-минор и прелюдию ля-мажор Шопена.

— Потрясающая музыка! Просто чудо!

— Еще бы. Ее признали гениальной еще при жизни композитора, а такое бывает нечасто.

Курт уже хотел изречь, что исполнение тоже было гениальным, но Лора его опередила:

— Только не начинай культурно нас просвещать, Санни, мы не у тебя на уроке! Всю жизнь слышу, эти чертовы разглагольствования о классиках. Один пел сразу на три голоса, другой играл левой ногой на органе, третий пиликал на скрипке, одновременно умирая от чахотки… Я же не морочу тебе голову информацией о том, как при помощи метода высаливания провести разделение белков сыворотки крови!

— Ты сама попросила меня сыграть.

— Сыграть, а не рассказывать тысяча первую историю. Думаешь, вещая о дерзаниях великих, ты сама приобщаешься к их дерзаниям?

Сандра залилась краской: сначала нежно запунцовела ее шея, потом щеки, и наконец, багрянец добрался до корней волос. Она хотела что-то возразить, но сдержалась, встала и направилась к себе в комнату. Курт оторопело посмотрел на Лору:

— Зачем ты так?

— Потому, что мне надоело ее слушать! — капризно ответила Лора, вновь утыкаясь лицом в носовой платок. — Ей мало школы, ей обязательно читать лекции еще и на дому? А ты тоже хорош… Я болею, ты мог бы, уделять мне побольше внимания! А вы с Санни носите мне еду, как собачке, а сами с утра до ночи беседуете о высоких материях… И вообще, почему виноватой обязательно должна оказаться я? Вы что, объединились против меня?

— Лора, перестань. Зачем пороть чушь?..

— Да ну вас к черту!

Отчаянно закашлявшись (как показалось Курту, чуть неестественно), Лора потащилась наверх, по-прежнему не отнимая от носа платок. Курт подошел к пианино и опустил крышку на клавиши.

* * *

Лора не ошиблась: ближе к ночи у нее опять подскочила температура, и она, глядя в сторону, сдержанно попросила Курта принести ей картофельное пюре и чашку чая. Проглотив вместе с чаем таблетку жаропонижающего, Лора, не говоря ни слова, закуталась в одеяло и устало смежила веки. Сидевший в кресле у окна, Курт тоже не раскрывал рта. Оба прекрасно понимали, что она сейчас отключится, тем самым, выйдя из игры, а он этим воспользуется. Но, похоже, Лора считала недостойным настаивать на своих правах: после кратковременной вечерней вспышки она предпочитала хранить гордое молчание.

Спустившись вниз сразу после десяти часов, Курт обнаружил Сандру на обычном месте. В темной юбке, почти доходящей до полу, и небрежно накинутой на плечи уже знакомой белой шали она походила на даму начала прошлого века — легкую и хрупкую. Казалось, достаточно коснуться ее пальцем, и она растворится в воздухе. Она поставила на стол удивительное сооружение: на металлической подставке в форме полумесяца было закреплено нечто вроде серебристой глубокой тарелки, над которой вился таинственный сиреневатый туман. Фонтаны и лампы с туманогенераторами Курту уже приходилось видеть, но этот был выполнен на редкость оригинально — над струящейся сказочной дымкой словно плыл в воздухе стеклянный шар.

— Классная вещь. — Курт кивком указал на курящийся агрегат. — Говорят, они очень качественно увлажняют воздух.

— Не знаю. Нервы, во всяком случае, действительно успокаивает. Я сама никогда не раскошелилась бы на такую штуку, мне коллеги подарили ее на юбилей… — Запнувшись на последних словах, Сандра смешалась, но Курт тактично не обратил на них внимания.

— Послушай, Сандра… Сегодня вечером здесь вышла не очень красивая сцена. По-моему, Лора о ней сожалеет.

— Конечно, сожалеет. Она с детства такая: вспыльчивая, но отходчивая. Сначала наговорит гадостей, а потом ластится и косвенно выпрашивает прощения. Я на ее выходки уже лет двадцать смотрю сквозь пальцы. Только контролировать выражение своего лица мне не очень легко.

Она склонилась над клубящимся туманом пониже, и ее роскошные золотые волосы трепещуще засветились, словно паутинка на новогодней елке. Он сглотнул.

— Я хотел сказать раньше, но не успел. Ты восхитительно играешь. А эта музыка… Она вроде бы печальная, но светлая. Как будто старый лес, весна и ручеек по камешкам бежит… — Курт встретился с ней глазами и смущенно засмеялся. — Наверное, даже малыши у тебя на уроках рассуждают менее примитивно, нежели я?

— Да нет, ты точно уловил суть. Старый лес, юный ручеек… Знаешь, Курт, страшно подумать, но ведь мы с тобой старше многих… Тех, про кого Лора знать не хочет. Шуберт умер в тридцать один, Моцарт, в тридцать пять, Шопен протянул чуть дольше — до тридцати девяти… А свою знаменитую песню «Лесной царь» Шуберт написал в восемнадцать лет. А Бах? Нам воображение всегда рисует образ румяного старика в парике, знакомого по портретам, а ведь многие свои произведения он создал до тридцати! Бетховен написал Лунную сонату в тридцать один год! А какие ей даны характеристики: монолог без слов, ткань без швов, мысль, жалобы которой движутся в ограниченном круге… Эти люди словно чувствовали, что им немного отпущено, они не теряли времени даром. Бог мой, сколько же всего они успели… А нам, ничего толком не сделавшим их инфантильным ровесникам, кажется, что настоящая «взрослая» жизнь еще впереди. Они так не думали… Прости, Курт, я опять увлеклась! Клянусь, больше не буду.

— Пожалуйста, увлекайся почаще! Ты просто гипнотизируешь своими монологами.

— Да? — Сандра кокетливо улыбнулась и похлопала ресницами. При каждом их неторопливом взмахе сердце у Курта пыталось спрыгнуть со своего обычного места, но ударялось об ребра и вынужденно возвращалось обратно. — Хорошо, буду гипнотизировать тебя дальше. Хочешь свежий кекс с вишней? Тогда пойдем на кухню. Фонтан возьмем с собой, он благотворно влияет на мою психику.

— И все же ты не права, — заявил Курт уже на кухне, приняв у Сандры герметичную упаковку с кексами, и приступив к вскрытию фольги. — Разве мы в своем возрасте еще ничего не сделали? Я уже кое-чего добился, книгу написал… Но в научном мире признание приходит много позже. А ты? Ты учишь детей, делаешь их лучше и чище, потому что будишь в их душах любовь к прекрасному… О, дьявол!