Космический Апокалипсис - Аластер Рейнольдс

Любопытство ученого заставило Силвеста подавить в себе стремление дать отпор хвастливому тону Жирардо.

— Вам удалось узнать, что это за материал?

— В основном это углерод с примесями железа и ниобия, а также нескольких редких металлов. Но структура его нам осталась неизвестной. Это не просто какая-то аллотропная форма алмаза, или даже гипералмаза, которую мы еще не открыли. Возможно, вещество нескольких — самых верхних — миллиметров по структуре весьма близко к алмазу, но, похоже, глубже этот материал претерпел какую-то сложную перестройку кристаллической решетки. Его структура в самой центральной части артефакта — на глубинах, куда мы еще не добрались, может оказаться и вообще совершенно иной. По-видимому, там кристаллическая решетка распадается на триллионы углеродных макромолекул, соединившихся в единую массу. Иногда, возможно, эти молекулы пробивают себе дорогу наверх сквозь разрывы в решетке верхних слоев, и тогда мы их обнаруживаем.

— Вы говорите так, будто это сделано нарочно?

— Возможно, так оно и есть. Может быть, эти молекулы — нечто вроде энзимов, «выведенных» для того, чтобы ремонтировать алмазную кору там, где она оказывается разрушенной, — он пожал плечами. — Нам ведь не удалось изолировать ни одной из этих макромолекул, во всяком случае, в стабильной форме. Они распадались всякий раз, как их извлекали из решетки.

— То, что вы описываете, — сказал Силвест, — очень похоже на форму молекулярной технологии.

Жирардо улыбнулся Силвесту. Ему явно нравилось происходящее соревнование их интеллектов.

— Но, к сожалению, мы оба знаем, что амарантяне были слишком отсталы для такой технологии.

— Естественно.

— Естественно, — Жирардо опять улыбнулся, но теперь уже всей группе. — Как, заходим внутрь?

Пройти в систему туннелей, которая вела от желоба, оказалось труднее, чем представлял себе Силвест. Он думал, что радиальный туннель будет идти внутрь на такое расстояние, чтобы пересечь «скорлупу» машины, и тогда они окажутся в ее пустом чреве. Но все оказалось совсем не так. Внутренний объем оказался настоящим лабиринтом. Туннель действительно был радиальным на протяжении метров десяти, затем круто свернул влево, а дальше начал ветвиться, превращаясь в систему ходов. Эти бесчисленные пути были промаркированы цветами и наклейками, но сама система маркировки была столь сложна, что Силвест с ходу в ней разобраться не мог. Через пять минут он уже полностью перестал ориентироваться, хотя ему и казалось, что они все еще проникли в глубь объекта не так уж и глубоко. Казалось, вся туннельная система — выдумка лопоухого дебила, который сам не знал, чего хочет. Жирардо объяснил, что весь артефакт представляет собой серию концентрических оболочек, и стал рассказывать о том, как велось изучение этого колоссального объекта.

О его существовании узнали два года назад — когда Силвесту удалось привлечь внимание Паскаль к странностям, связанным с захоронением обелиска. Больше всего времени ушло на поиски самой пещеры, где был спрятан артефакт, а детальные исследования этой похожей на муравейник структуры пали на несколько последних месяцев. В первые дни произошло несколько несчастных случаев со смертельным исходом. Ничего таинственного, просто несколько поисковых групп потерялись в незакартированных секциях лабиринта или упали в вертикальные шахты, которые не успели загородить. Одна лаборантка умерла с голода, так как отошла слишком далеко, не захватив с собой даже хлебных крошек, чтобы разбрасывать их за собой. Ее нашли роботы через две недели — в нескольких минутах ходьбы от уже исследованных туннелей.

Проход через последнюю оболочку был труднее, чем через предыдущие четыре. Здесь начался спуск, и вскоре была пройдена последняя — горизонтальная — часть туннеля, конец которой был освещен белым светом.

Жирардо что-то шепнул своему рукаву, и свет погас.

Дальше пришлось идти в полутьме. Вдруг затрудненное дыхание людей перестало с гулом отражаться от близких стен, и они вышли на простор. Единственный доносившийся сюда звук был чмоканьем воздушных насосов.

— Держитесь, — сказал Жирардо. — Сейчас начнется.

Силвест напрягся. Он боялся, что снова потеряет чувство ориентации. Вспыхнул свет. На этот раз Силвест не разозлился на театральность поведения Жирардо. Сейчас оно было ему понятно, так как оправдывалось радостью открытия, хотя бы и вторичного. Конечно, он понимал, что оно было все же суррогатным, но разве в этом дело? Да и кто его знает, как оно на вкус — ощущение первооткрывательства. Ему было просто жаль всех остальных членов группы, которые не чувствовали сейчас того, что ощущал он. Но тут все эти мысли Силвеста были отодвинуты на задний план тем, что он увидел.

Это был инопланетный город!

На пути к Дельте Павлина, год 2546-й

— Я подозреваю, — сказала Вольева, — что ты принадлежишь к числу тех, во всех других отношениях вполне разумных людей, которые гордятся тем, что не верят в призраков?

Хоури поглядела на нее и слегка нахмурилась. Вольева с самого начала знала, что эта женщина отнюдь не дура, и ей было интересно видеть реакцию на заданный ею вопрос.

— Призраков, Триумвир? Вы шутите?

— Ты скоро узнаешь обо мне одну вещь, — ответила Вольева. — Она состоит в том, что я почти всегда абсолютно серьезна и шуток терпеть не могу, — она указала на дверь, сквозь которую они только что вошли, плотно сидящую в красно-бурой от ржавчины переборке корабля. Дверь была очень прочная, на ней сквозь пятна плесени и пласты ржавчины проступало относительно четкое стилизованное изображение паука.

— Вперед! Я пойду за тобой.

Хоури без всяких колебаний выполнила приказание. Вольева была вполне удовлетворена. За три недели, которые прошли после того, как эта женщина была украдена, или рекрутирована, если вам больше нравятся смягченные понятия, Вольева применяла к ней весьма сложный комплекс психотропных средств, назначением которых было возбудить у пленницы чувство лояльности. Лечение уж заканчивалось, осталось принять еще несколько доз, которые обеспечат пролонгированное — почти бесконечное — действие этих средств. Скоро чувство лояльности будет сидеть в этой женщине так прочно, что она станет не только безупречно послушной, но и само послушание превратится у нее в своего рода инстинкт, в принцип, благодаря которому она не сможет нарушить распоряжение так же, как рыба не может дышать нигде, кроме воды. Доведенный до крайней степени выражения (Вольева надеялась, что этого не произойдет), инстинкт этот заставит Хоури не только беспрекословно подчиняться распоряжениям корабельной команды, но еще и обожать их всех за то, что ей позволяют выполнять ее работу. Однако Вольева решила остановиться до того, как программирование этой женщины дойдет до подобной стадии. После ее более чем бесполезных экспериментов с Нагорным она решила, что ей не нужна новая безмолвная морская свинка. Ей будет даже приятно, если Хоури сохранит способность к выражению определенной дозы недовольства.