Последний ребенок - Джон Харт

А была ли она хорошей матерью?

Натянутая на кости лица, кожа казалась линялой и выглядела слишком бледной. Волосы свисали безжизненными прядями, пальцы дрожали, даже когда она просто подносила их к щеке. Ногти потрескались, под глазами залегли темные круги. Кэтрин искала что-нибудь знакомое, но ничего не видела. Перед ней, словно отпечатавшись в мозгу, стоял образ сына – бледного, в бинтах. Придя в себя, он первым делом спросил о сестре.

Алисса.

Произнесенное безмолвно имя лишило сил. Ей даже пришлось схватиться рукой за край раковины. Кэтрин потянулась к шкафчику, открыла дверцу. На трех полках выстроились пузырьки с таблетками. Оранжевый пластик. Белые наклейки. Она взяла наугад первую попавшуюся бутылочку. Викодин. Сняла колпачок, вытряхнула на ладонь три таблетки. Они могли унести все: калейдоскоп воспоминаний, давящее бремя потери.

Пот струйкой побежал по спине. Во рту обострилось болезненное ощущение сухости, и Кэтрин представила, как положит их на язык, как проглотит, морщась, с натугой, как перетерпит горькое ожидание. Она подняла голову, посмотрела в зеркало и увидела ненастоящие, вырезанные из картона глаза, выцветшие, блеклые, как копии копий. Такие же глаза, как у Джонни, и вот так они выглядели не всегда. Ни у него, ни у нее.

Кэтрин повернула руку, таблетки соскользнули с ладони и почти беззвучно упали в фарфоровую раковину. Словно в порыве бешенства, она смела с полки все пузырьки и стала открывать их один за другим и бросать таблетки в туалет. Двадцать пузырьков. Кэтрин спустила воду.

Быстро.

Все надо сделать быстро.

Она собрала пустые пузырьки, отнесла в кухню, бросила в мусорную корзину и вынесла пакет на улицу. Вернувшись, взялась за уборку – скрести, мыть, вытирать. Полы. Холодильник. Окна. Время сгустилось в горячий туман из пота и аммиака. Она снимала и закладывала в стиральную машину простыни, выливала в траву спиртное, швыряла пустые бутылки в открытую бочку, где они звякали и разбивались, и шла в дом за другими. В самом конце Кэтрин подошла к тому же зеркалу. В ложбинке над ключицами настойчиво пульсировала жилка. Она включила горячую воду и терла-терла лицо, пока оно не заболело, но глаза все равно выглядели не так. Она сорвала одежду и встала под душ, но и этого оказалось недостаточно. Грязь въелась до самого нутра.

* * *

Джонни очнулся в странной, незнакомой комнате. Один. За дверью прозвучали шаги, приглушенный голос. Какого-то доктора вызвали по интеркому, и память стала возвращаться. Кусочками. Он потрогал бинты на груди – больно. Попытался сесть – едва не вырвало. На периферию зрения ворвался цвет: тускло-красный из окна, мутно-белый из-под двери. Джонни поискал взглядом мать, и стены выгнулись, сдвинулись. Он все-таки сел. Под ногтями чернела сажа, на пальцах виднелись следы ягодного сока и пятна крови. Перьев не было, но теперь это уже не имело значения. Он закрыл глаза и почувствовал мертвую хватку Джара, его пальцы у себя на горле, запах дерматина, холод и жар от ударов ножом.

Джонни спрятал руки под простыню, но на пальцах так и осталось ощущение прикосновения к теплой губчатой дыре в затылке Джара. Он слышал биение, сначала быстрое и четкое, а потом медленное и влажное, и вдруг вспомнил, что Джар мертв. Джонни повернулся на бок и закрыл глаза.

Дверь открылась так тихо, что он и не слышал. Только ощутил движение воздуха и присутствие кого-то у кровати. А когда открыл глаза, увидел детектива Ханта, осунувшегося, с натянутой улыбкой.

– Вообще-то мне сюда нельзя. – Хант показал на стул. – Ты не против, если я сяду?

Джонни подтянулся, выпрямился и попытался заговорить, но мир как будто укрылся ватным одеялом.

– Как себя чувствуешь? – спросил детектив.

Взгляд Джонни зацепился за револьвер, рукоятка которого высовывалась из-под пиджака.

– Я в порядке. – Получилось замедленно, неуклюже и фальшиво.

Хант сел.

– Мы можем поговорить? – Не получив ответа, он подался вперед, опустил локти на колени и сложил пальцы домиком. Пиджак распахнулся, и Джонни увидел потертую кобуру и сталь, покрытую, похоже, черным лаком. – Мне надо знать, что случилось.

Джонни не ответил. Он как будто впал в транс.

– Можешь посмотреть на меня, сынок?

Джонни кивнул, но оторвать взгляд от оружия не смог. Текстурированная рукоятка. Белая скоба предохранителя. Его правая рука сама собой потянулась к оружию, а коп уменьшился и сдвинулся на задний план. Джонни хотел лишь подержать револьвер, удостовериться, что он и вправду такой тяжелый, каким выглядит, но вожделенный предмет вдруг спрятался в шаре мягкого света. Неведомый груз опустился на грудь и прижал его к матрасу, а издалека донесся голос детектива:

– Не уходи, Джонни. Останься со мной.

Но он уже падал, и кто-то втыкал ему в глаза черные пики.

* * *

Кэтрин погладила платье и оделась. Самым трудным оказалось застегнуть пуговицы – они были слишком маленькие, а пальцы, несмотря на все старания, дрожали. Потом высушила волосы, расчесала спутанные пряди и задумалась – стоит ли накладывать макияж. В конце концов она добилась того, что выглядела как нормальная женщина, разве что слишком исхудавшая из-за болезни. Вызывая по телефону такси, Кэтрин не сразу вспомнила номер дома, а вызвав, присела в ожидании машины на краешек дивана.

В кухне тикали часы.

Она сидела, стараясь не сутулиться и держать спину прямой.

Между лопаток появился первый пот. Она представила вкус выпивки и услышала колыбельную еще одного позабытого дня.

Как было бы легко.

Так легко… так легко…

Решение помолиться подкралось незаметно, словно тень. Как будто она моргнула, а когда открыла глаза, света уже не было. Кэтрин даже посмотрела вверх – убедиться, что ей это только причудилось. Искушение шло из скрытого в глубине души места, некогда обжигавшего жаром, а теперь сдавленного, сжатого в нечто черное и холодное. Она боролась с соблазном, но проиграла и, когда опустилась на колени, почувствовала себя лгуньей и мошенницей, путешественницей, заблудившейся в долгую дождливую ночь.

Слова поначалу не шли, будто сам Господь запечатал ей горло, но она опустила голову и изо всех сил стала вспоминать, что ощущала при этом. Вера и полная открытость. Смирение и готовность просить. И она просила. Просила дать ей сил. Молила, чтобы выздоровел сын. Просила у Бога помощи – молча, страстно, исступленно. Просила сохранить то, что осталось: сына и их обоих, вместе.

Поднявшись, она услышала шорох покрышек по гравию и звук, похожий на дождь. Потом этот звук прекратился.

У двери ее встретил Кен Холлоуэй – в мятом костюме, с болтающимся на шее шикарным пурпурным галстуком.

Кэтрин замерла на месте, увидев его недовольное лицо и воротничок в пятнах от пота. Опустив глаза, наткнулась взглядом на волосатую руку.