Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

Эффект, как говорится, превзошел самые смелые мои ожидания.

Что интересно — поверили моим словам безоговорочно.

Меня быстренько отослали в другую комнату — поиграть.

Я ушла с чистым сердцем. Своего добилась. Впечатление произвела.

Как жадно они меня слушали!!!

Надо ли мне пояснять, что папа не пил? Что я никогда в своей жизни не видела его пьяным? И даже представить себе такое не могла.

И папа был самым дорогим для меня человеком на свете. Образцом и примером мужчины.

Зачем же я наплела такое?

Мотивы я обозначила…

Совершенно детские, незрелые мотивы.

Я в очень хорошем настроении играла у себя в комнате. Ждала папу.

Вот он вернулся. Тети немедленно повели брата выяснять подробности его немыслимого грехопадения на глазах у ребенка, единственной дочери!

Мне это все уже не было интересно. А чего? Меня все равно не позовут…

Не было, кстати, и стыдно…

Я слышала, как из другой комнаты доносится папин смех.

Я знала, что все у них там хорошо и весело.

Потом папа пришел ко мне, поднял меня на руки, прижал к себе.

Он все еще смеялся.

— Ну что ж ты так? — только и спросил он.

И я засмеялась вместе с ним.

Мы вообще-то очень смешливые.

Вот и все.

Однажды, другим уже летом я сначала опять гостила у папы, а потом мы с Танюсенькой поехали в Кисловодск, на Северный Кавказ. Это отдельная история, потому что… Впрочем, об этом потом…

А сейчас снова о папе.

Пока мы наслаждались красотами Кавказа, папа гостил у своих папы и мамы, которые так и остались жить в Каменке. Папа провел с ними весь свой отпуск и, возвращаясь на работу, заехал к нам, в Москву. Он всегда привозил или присылал мне в подарок книги. Я их до сих пор берегу. И трехтомник Пушкина, и «Необыкновенные приключения Карика и Вали», и много чего еще…

В тот раз он тоже приехал с книжкой.

Шел самый конец августа. Мы с подружкой договорились пойти вместе в магазин «Культтовары», где продавалось все для школы: ручки, ластики, тетрадки, карандаши, краски, обложки для книг, блокнотики и много чего еще. Самый любимый мой магазин. И запах там — один из самых моих любимых.

Мне очень хотелось, чтобы папа мне что-нибудь подарил именно из этого магазина. Пошел бы со мной и купил мне все, что я попрошу. Там все стоило совсем немного: тетрадка — две копейки, блокнотик для записи слов — одну копейку, ластик — две копейки…

— Пап, пойдем с тобой в магазин, купи мне для школы всего, — попросила я.

— Галенька, а у меня денежки кончились, — беззаботно отозвался папа. — Отпуск позади, остался без денег…

Что же было делать?

Мне требовалось получить подарок от папы к новому учебному году.

Неужели мечта моя не сбудется?

Быть такого не может!

Я полгода, с зимних каникул, копила деньги.

Сначала мне подарили новый рубль (как раз прошла денежная реформа, когда десять рублей становились рублем (и так далее). Старые деньги выглядели очень серьезно. Один рубль (превратившийся в металлические десять копеек) был внушительной купюрой. Новые деньжата оказались несолидными маломерками. Их презрительно называли фантиками. До́ма сокрушались, что прежний рубль и нынешние десять копеек несопоставимы по своей значимости.

Мои накопления, начавшиеся сразу с огромной суммы, росли потом за счет экономии на школьных завтраках.

Мне ежедневно давали по 20 копеек. Танюсеньке казалось, что я в школе страдаю от постоянного голода. Она требовала, чтобы на каждой переменке я перекусывала. А мне в школе есть не хотелось вообще. Там чай подавали в толстых мутных пластмассовых чашках. Чай вонял помоями, а чашки воняли какой-то химией. Все вместе — гадость несусветная. Учащиеся массы пили. У меня получалось пить это только в случаях невыносимой жажды. Чай без сахара стоил одну копейку.

Я оставляла «несъеденные» деньги, мечтая купить на них собрание сочинений Жюля Верна.

В общем, за две четверти — зимнюю и весеннюю — у меня накопилось десять рублей. Рубль бумажкой, а остальное мелочью. Я обменяла в сберкассе свои накопления на красную хрустящую бумажку с портретом Ленина, спрятала ее в коробку с игрушками. Потом началось лето, я про свое богатство и не вспоминала.

И тут меня озарило! Я поняла, что надо сделать, чтобы у меня оказался подарок к новому школьному году от папы!

Я быстренько отскочила в другую комнату, к своей коробке, вытащила из ее недр заветную десяточку и сунула ее незаметно в карман папиного пиджака, который висел в прихожей.

Потом я побежала в комнату, где сидел папа, и снова принялась канючить:

— Пап, купи мне подарок… Па-ап…

Папа ласково отнекивался, мол, денежек все равно нет.

— А ты посмотри у себя в карманчиках, — убеждала я.

И он, просто чтобы отвязаться от меня, пошел за пиджаком, полез в один карман, в другой и вдруг!!! Неожиданно для себя обнаружил десять рублей!!!

Он даже глазам своим поначалу не поверил.

А потом ужасно растрогался.

— Золотые мои старики, — сказал он дрогнувшим голосом. — Подсунули незаметно…

— Вот видишь, — радовалась я. — А ты говорил, нет денежек.

— Я же не знал, — растерянно повторял папа…

Он тут же спустился и разменял в сберкассе деньги. И вручил мне три рубля.

— Тебе столько хватит?

— Конечно! — ликовала я.

За мной зашла подружка, и мы отправились в магазин одни. Она без папы, и я без папы.

— Мне три рубля папа подарил, — похвасталась я по дороге.

— Ого! — позавидовала подружка. — Много!

Ей папа никогда не дарил таких денег. Ну, 20 копеек — максимум. Он не был праздником, ее папа. Он всегда жил с ней.

Я купила кучу всего. И главное — чешский набор цветных карандашей в красивой железной коробке. Как же эти карандаши пахли! Не надышишься!

Карандаши радовали меня до окончания школы и даже дольше…

Мой папа уехал довольный, при деньгах после отпуска.

Я осталась с кучей подарков от него.

Жюля Верна я брала — книгу за книгой — в библиотеке.

И чем это хуже?

Маму я видела очень редко. Раз в несколько лет. Я привыкла жить с Танюсенькой и очень любила ее. Но мама… Что-то внутри меня тосковало по маме. Я могла на улице заглядеться на женщину с толстой русой косой вокруг головы и даже пойти за ней, пытаясь заглянуть в лицо: а вдруг она — моя мама? Тосковала я по ней очень редко, только когда она приезжала, а потом надо было расставаться.