Иисус — крушение большого мифа - Евгений Нед

пьянице» (Лк.7:31–35), и текста о том (Лк.8:1–3), что в походах по городам и селениям, Иисуса и 12 учеников сопровождали женщины (Мария Магдалина, Иоанна, жена царского сановника Хузы, некая Сусанна, плюс «много других»). И если оба эти текста, при их сопоставлении друг с другом, выводят нас на достаточно очевидный сексуальный контекст (о чем говорилось выше), то напрашивается логичный вывод, что и история про умащение стоп, записанная между ними, тоже имеет аналогичный смысл.

Далее, — в описании реакции на все происходившее свидетелей этого поступка женщины, Лука, в отличие от остальных трех евангелистов, ровным счетом ничего не упоминает о наличии в этой реакции какого бы то ни было экономического аспекта, что является центром внимания и у Матфея, и у Марка, и у Иоанна. У Луки же, недовольство вторжением женщины и ее действиями, выраженное хозяином дома, где все происходило, имеет исключительно морально-этический аспект.

Здесь, чуть-чуть отвлекаясь в сторону, отметим, что согласно изложению Луки, хозяин дома, пригласивший к себе Иисуса, был фарисеем, по имени Симон. Каким же образом сложилось так, что фарисей(!) вдруг пригласил в свой дом Иисуса, имевшего совершенно одиозную репутацию в глазах всех «настоящих праведников/перушим», то есть — его «однопартийцев» фарисеев?

Судя по всему, достаточно веской причиной, позволившей преодолеть антагонизм к одиозному Иисусу со стороны праведного фарисея Симона, оказалось то, что был сей фарисей исцелен Иисусом от, ни много ни мало, проказы! В двух Евангелиях (Марка и Матфея) в описании этого эпизода сказано, что Иисус был в доме «Симона прокаженного», а такое прозвище не могли дать иначе, как по причине соответствующего заболевания.

Однако, на момент рассматриваемой нами истории, фарисей Симон уже явно не был прокаженным, поскольку, если бы он продолжал болеть, то не мог бы не только никого приглашать к себе в дом, но и сам в нем жить. Значит, от своей, практически неизлечимой, болезни он как-то избавился. Соединяя в одну смысловую цепочку целительные способности Иисуса, и факт его приглашения в дом фарисея, имевшего прозвище Симона Прокаженного, можно смело сделать вывод, что Иисус был причиной исцеления Симона, почему и оказался почетным гостем в его доме!

Впрочем, как показывает дальнейшее описание истории, свою фарисейскую неприязнь к Иисусу, Симон так и не смог преодолеть до конца. Так, в нарушение законов гостеприимства, он не приветствовал гостя традиционным на востоке поцелуем, не велел слугам омыть ноги гостя, и не помазал ему голову елеем, что положено было делать для гостей почетных. Судя по всему, он решил, что с такой одиозной личности, как Иисус, будет вполне достаточно уже и той «чести», что фарисей(!), в благодарность за исцеление, просто пригласил его в свой дом — дом праведного человека! А все «фамильярности» в виде поцелуев, омовения ног и помазания головы — это будет уже слишком.

По-видимому, фарисей Симон решил лично присмотреться к Иисусу, послушать, что он скажет лично ему, а там уж и сделать вывод о том, можно ли с ним сближаться, как с «нормальным иудеем», или же принятые им меры вежливого дистанцирования были и необходимы, и оправданы, а в дальнейшем от Иисуса надо вообще держаться как можно дальше.

И тут он, как по заказу, становится свидетелем вопиюще-скандального происшествия с Иисусом прямо у себя дома! Вдруг, посреди торжественного ужина (в жарком климате Галилеи любые торжества начинались только ближе к заходу солнца), в его дом вторгается и кидается к Иисусу женщина, причем такая женщина, которая ни в коем случае не должна была появляться в доме праведного фарисея, поскольку репутация ее была Симону известна, и репутация эта была, судя по всему, из серии «клейма негде ставить».

В другое время Симон непременно велел бы слугам тут же вышвырнуть ее прочь и хорошенько проучить за дерзость! Но сейчас он решает чуть повременить, чтобы понаблюдать за ее действиями и за реакцией Иисуса, дабы воочию убедиться, кто он есть на самом деле: пророк ли, получивший свой дар исцеления Свыше, или же он и впрямь есть лишь безнравственный еретик, исцеляющий силою Веельзевула, о чем неустанно твердит все фарисейское братство?

И, вот, наблюдает фарисей Симон возмутительнейшую картину: наглая проститутка начинает умащать ноги Иисуса принесенными с собой драгоценными благовониями, поливать их своими слезами, отирать своими волосами, которые она бесстыдно распустила, сняв с головы положенное женщинам покрывало, да еще и покрывать ноги Иисуса бесстыжими поцелуями…

Реакция Иисуса на это неожиданное действо с явным эротическим оттенком, была настолько показательна, так что фарисей Симон сделал для себя однозначный вывод: этот человек ни в коем случае не пророк Божий, раз допускает, чтобы блудница вытворяла с ним такое, да еще и публично! И Симона здесь вполне можно понять: Иисус не только явно не был ничуть шокирован происходящим, не отдернув, «целомудренно-стыдливо», своих ног от «греховных ласк», а преступившую все пределы бесстыдства блудницу велев выгнать прочь, — он, не выразив никакого недоумения, просто и без стеснения, благосклонно принял эти эротические манипуляции над собой, принял, как нечто нормальное и приятное для себя…

Причем, описывающий эту вопиющую сцену евангелист Лука, не счел нужным, как уже говорилось, смягчать ее эротическую ауру хотя бы тем же способом, какой использовали другие евангелисты. А именно — объяснив поступок женщины, как образно-символическое возвещение грядущей смерти Иисуса, тем самым отводя фокус внимания своих читателей от каких-либо аллюзий на удовольствие. С этой целью Матфей, Марк и Иоанн не только прямо указали на символизм «предсмертных приготовлений» в своих текстах, но и разместили у себя эту историю в последних главах своих Евангелий.

У Луки же эта история размещена едва ли не в самом начале его повествования, никаких аллюзий на смерть в ней и близко нет, а объясняется поступок женщины только одним — проявлением ее к Иисусу любви!

Почему же Лука описал эту историю именно в таком ключе, столь радикально отличном от описаний остальных евангелистов? Не потому ли, что он начал писать свое повествование только после того, как «досконально все изучил» (Лк1:3)? И судя по всему, это доскональное изучение не позволило ему изложить ее в том «благопристойном» виде, в каком написал ее Марк, а затем и Матфей, а личная смелость — позволила ему описать всю историю в оригинальном, а не «подчищенном» виде.

Кстати, Иоанн, писавший свое Евангелие много позже всех их трех, хотя и счел именно вариант Луки с умащением стоп, а не просто возливанием благовоний на голову, более верным, все же явно смутился очевидным эротизмом сцены. И не имея, в