Цена измены - Елена Алексеевна Шолохова

такой безразличной стервы есть всё. А у Оксаны отняли даже то малое, что было. Где справедливость? Почему она из кожи вон лезет, бьется как рыба о лед в попытках чего-то достичь, но чем больше старается, тем сильнее ее лупит судьба. Этой же и стараться не приходится…

Оксана до боли стиснула челюсти.

Сколько раз хотелось сбить с нее спесь… Заставить прочувствовать хоть толику того, что довелось пережить Оксане. Ведь эта стерва и понятия не имеет, что такое лишения, что такое страдания, что такое отчаяние, боль, безысходность…

Позже Оксана и сама не понимала, как решилась на такое. На похищение ребенка. Своего ученика. Сына этой проклятой Инны. Это был какой-то неконтролируемый порыв.

Да, она желала ей хлебнуть горя. Но абстрактно. И чтобы это случилось само, по воле судьбы, в порядке вселенской справедливости. Но как таковых мыслей о мести, планов каких-то никогда не вынашивала. Да что там! Даже сегодня утром она не подозревала, что совершит это. А вечером Оксана сидела на кухне и слышала, как в дверь колотится своими кулачонками ее сын и что-то кричит. Что – не разобрать. Дверь в подвал хоть и старая, но дубовая – его почти не слышно.

А потом ей позвонила Инна. Впервые. И впервые разговаривала с ней взволнованно, даже испуганно, как обычный человек. Ей было плохо. Оксана слышала по голосу. как он дрожал от ужаса! Как моляще он звучал, когда она просила её обзвонить мам одноклассников!

Наконец-то и она узнает, каково это, когда твой мир рушится, а ты совершенно беспомощен. Только ощущение торжества было недолгим.

Следом пришла мысль: а как далеко она готова зайти? Что она будет делать с этим мальчишкой? Выпустить его теперь было уже нельзя. А вдруг всё всплывет? Его же будут искать. С полицией, может быть, с собаками… Она не совсем представляла, как это делается, но было страшно. Вдруг кто-то видел, как он к ней садился?

Страх перерастал в панику, и Оксана постаралась отключить эти мысли. Чем-то себя занять.

Для начала обзвонила некоторых родителей наобум – на случай если вдруг проверять станут.

Потом ей позвонила директриса, пришлось возвращаться в школу. Изображать волнение, страх, сочувствие. Впрочем, Никите она и правда посочувствовала. Несмотря ни на что, даже на свои собственные увещевания, что это он – причина ее бед, по-настоящему злиться на него не получалось. А неподдельный ужас в его глазах почему-то её мучил. Было перед ним стыдно, хоть Оксана и твердила про себя: ему было плевать на нее, когда было плохо ей…

Одна оброненная им фраза ее зацепила. Никита сказал, что они с женой расстались. Это удивило даже больше, чем обрадовало. Но обдумать услышанное сразу не было возможности – следователь пожелал всех допросить.

Допрос Оксана ждала со страхом. Ей казалось, что по ней всё видно, что врет она неумело, неестественно, что её сейчас разоблачат. Но, на удивление, ей поверили. Никто ее не заподозрил.

Дома уже, ночью, Оксана всё пыталась воскресить в себе то яркое, но короткое чувство удовлетворения. Старалась представить, как мечется сейчас эта Инна, как ревет, как сходит с ума. Ведь даже для этой льдины пропажа ребенка – огромное горе. Но вместо этого перед глазами всплывал отчаянный взгляд Никиты.

Забывшись, она произнесла вслух, будто сказала это ему: «Я не могу поступить с тобой так…».

Потом ее осенило. Она уедет! Возьмет только самое необходимое, сядет в машину и уедет. Будет просто колесить, пока есть силы. Пока боль можно заглушать. Всё лучше, чем загибаться в муках в этом старом домишке. Для начала можно съездить на Байкал, а то живет рядом и ни разу не была. А там ведь столько священных мест!

Ну а с мальчишкой… Она напишет сообщение Никите. Скажет, где искать сына. Но потом. Когда уедет. В подвале есть соленья, варенья, компоты. Так что с голоду мальчишка не умрет, еще день выдержит.

К утру ее снова скрутило от боли. Пока не подействовали выписанные врачом препараты, она корчилась в судорогах. Потом отпустило, но еще долго не получалось встать, да хотя бы выровнять дыхание. Слабость после приступов была такая, что ноги не держали и руки висели как безжизненные плети.

Час или даже дольше ей понадобилось, чтобы оклематься. Затем Оксана начала собирать вещи в дорожную сумку. К мальчишке тоже постучала, а то он с середины ночи не подавал звуков.

-- Ну? Ты как там? – Она прижалась ухом к двери.

Он сразу же захныкал, заскребся:

-- Отпустите меня! Пожалуйста! Я хочу домой! Я хочу к маме!

-- Отпущу скоро… если перестанешь скулить.

Но мальчишка все равно плакал и подвывал.

Оксана вернулась в комнату. Сил не было слышать этот жалобный скулеж. Взялась за сумку, и тут в дверь постучали. Сердце сразу же испуганно дернулось и заметалось в груди. Полиция? Неужели ее все-таки вычислили?

Она подошла к окну. Сквозь щель между ставен как раз просматривалось крыльцо. Это был Никита…

глава 33

Утро в больнице наступило рано. Еще не было шести, как в коридоре зажгли свет. Хлопнула где-то дверь, раздались голоса, началась рабочая суета, разогнав остатки тишины. Инна, вздрогнув, проснулась. Приподняла голову с плеча Никиты. На щеке у нее темно-розовыми бороздками отпечатались швы его рукава.

Никита, взглянув на нее, улыбнулся краешком губ. Прошептал:

– Доброе утро.

Озадаченно нахмурившись, Инна огляделась, в первые секунды не понимая, что происходит. И тут же ее лицо переменилось, словно набежала тень. Вспомнила. Взгляд тоже стал другим – полным невыразимой боли, беспокойства, даже страха. Она резко поднялась с кушетки, но Никита поймал ее за руку, потянул к себе.

– Инн, они там еще спят. Подожди, пока проснутся. Посиди немного…

Она бросила в сторону Митиной палаты встревоженный взгляд, но все же села обратно. Рядом, но уже не вплотную.

Никита прав, подумала Инна, заходить в палату, когда там все спят, странно и как-то даже неприлично. Она замерла в ожидании. А потом вдруг сообразила, что Никита все еще держит ее за руку. И не просто держит, а нежно гладит. Обводит по очереди каждый её палец, затем вычерчивает на ладони восьмерку и снова возвращается к мизинцу. И эти его простенькие ласки казались сейчас настолько интимными, что кровь прихлынула к щекам.

Но самое странное – ей было приятно. Как-то по-кошачьи. От его прикосновений растекалась по венам сладкая истома и слегка плыла голова. Но всё это было неосознанно – потому