Державы Российской посол - Владимир Николаевич Дружинин

что пальцы у него жирные, вымыть негде.

Сосед шепнул что-то и застыл, глядя на великана завороженно. Борис вытирал руку о кафтан, соображая при этом, что придворный этикет ни к чему, на людях он всего-навсего инженер и будет удостоен лишь кивка.

Ракоци, видно упрежденный, шел прямо к нему, выделявшемуся иноземным видом. Перо цапли на шапке упруго покачивается. Темные густые волосы до плеч неподвижны. Большая белая рука протянулась из-под мохнатой, до пят, бурки, перехваченной спереди крупной, змееголовой застежкой. Ракоци заговорил. Борис не понял, догадался только, что венгерский витязь обратился к нему по-латыни.

Это поразило Куракина. Златой век смотрел на него со стен, и вот он слышит язык древних… Он еще не знал, что просвещенные венгры избрали, чураясь немецкого, вторым языком латинский и общались на нем каждодневно.

— Обедать лучше у меня, — произнес Ракоци по-французски.

Борис поблагодарил и сказал, что сыт, — отведал солдатской пищи.

— В таком случае, ваша светлость, не угодно ли полюбопытствовать…

Он указывал на ворота крепости, куда Борис не решался войти самовольно.

Стремительной походкой, ростом Ракоци напомнил ему царя. Движения более сдержанны. Синие глаза задумчивы. Верно, не взрывается яростью, как царь, и не хохочет, запрокинувшись, не заражает весельем.

— Мои крестьяне из Словакии… Превращаем их в солдат.

Во дворе пахло пекарней, толпа сгрудилась у возов, в черноту барашковых шапок опускались, исчезали круглые подовые караваи. Бегал вокруг, покрикивал усердный вахмистр в синем доломане, в шапчонке с перьями. Спотыкался о деревенские сундучки, размалеванные цветами, яростно бранил неповоротливых новобранцев.

— Простите, князь, я должен сказать им несколько слов…

Людское множество раздвинулось, мужики притихли молитвенно. Караваи, прижатые к груди, выпятились, словно панцири. Из короткой, не очень твердой славянской речи Ракоци Борис уразумел немного. Мужикам дается оружие не разбойничать, а сражаться с войсками императора. Именья дворян не трогать!

Потом Ракоци повел царского посла в арсенал, набитый оружием разных времен, оттуда к бастиону. Там гикали, стонали от натуги артиллеристы, втаскивая на позицию пушку.

— У нас шестнадцать мельниц, изготовляющих порох, — сообщил Ракоци. — Огнестрельное оружие поставляют одиннадцать городов. Это и много, и мало, князь. Мало, если иметь в виду сражения, предстоящие нам.

Борис невольно оглянулся. Э, кому здесь подслушивать!

— Иосиф желает вступить в переговоры. Среди нас есть наивные, празднуют победу. Император готов на уступки… Мираж! Габсбургам верят те, кому хочется верить. Иосиф добивается передышки в Венгрии.

Беседа продолжалась в походном шатре, разбитом под защитой крепостных стен.

— К сожалению, я не могу принять вас в Мункаче. Я давно не заглядывал туда. Наш замок опустошен дотла, австрийцы рвали скатерти, колотили посуду.

Борис не вытерпел, спросил, что стало с ручным тигром.

— Погиб, погиб, бедняга, как верный часовой. Его шкура висит где-нибудь в Вене.

Табак, которым он набивал трубку, посыпался на колени.

— Сейчас на меня глазеют, как на зверя, — вспылил Ракоци. — Как на редкого зверя… Едут отовсюду… Вы же были в Эгере. Толпятся как в прихожей… Еще бы, любопытно — что за чудовище?

— Нельзя ли приручить, — молвил Борис в тон. Ракоци улыбнулся, складка, рассекшая лоб, разгладилась. Борис почувствовал, как сблизила обоих удачная шутка.

Верзила-гайдук — под стать хозяину — налил в кубки густое красное вино. Смакуя напиток, Куракин рассказал о знакомстве с Дезальером.

— Француз пытался раскусить меня. Возможно, ему это удалось.

— Старый болтун, — бросил Ракоци. — Вот благодеяние Людовика, вместо солдат, вместо орудий… Надутое ничтожество. С места в карьер принялся меня учить. Советов — как из прохудившегося мешка. И ни один, заметьте, ни один не пригодился. Хвастунишка понятия не имеет о Венгрии, хотя околачивается у нас полгода.

Наконец помянул солдат, подумал Борис. Коснулся самого важного.

— Французы боятся, как бы мы не помирились с Иосифом. Воюйте, венгры! Разве им нужна Венгрия, отделившаяся от империи? Нет, Венгрия, как бомба под троном Иосифа, всегда угрожающая, — вот что предпочитает Людовик. Не свобода наша нужна иностранцам — кровь наша…

— Наш царь, — сказал Борис, — не просит венгерской крови. Он желает государству венгров мира и процветания. Желает состоять с ним в дружбе.

Посол царский произносил заготовленное, отчего ему делалось тоскливо. Добрые слова все же не ядра, не багинеты…

— Да, да, — поправился Ракоци, — его величество царь не завоеватель. Союз с завоевателем не может быть равным, за помощь он требует подчинения. По этой причине мы, как вы знаете, уклонились от союза с Карлом.

— Царь это знает и весьма ценит.

Если в Польше трон окажется вакантным и назначат выборы, расположен ли владыка трансильванский занять его? Царь с радостью поддержал бы столь достойного кандидата.

Ракоци выразил признательность сухо, заметив, что корона его не прельщает. Ему достаточно Трансильвании, где искони владели землями Ракоци. Предок, говорит легенда, убил в том краю дракона.

Что же дальше? Обещать помощи военной? Обещать, множить дипломатические политесы, кои не стреляют, не одевают, не кормят? Ракоци откровенен с ним, откровенен дружески, — отчего не ответствовать тем же?

— У царя своя война, — начал Борис. — Вся армия его поглощена борьбой с Карлом.

— Считает ли царь себя в безопасности от Иосифа? — спросил Ракоци.

Император не стерпел усиления Бурбонов. Можно ли думать, что его радуют успехи России? Северная война распространилась к югу. Достигнув мира с Францией, Иосиф направит оружие против царского величества — с Карлом заодно или с султаном.

— Царь такой вероятности не исключает, — сказал Куракин.

— Угроза турецкая существует, — Ракоци постучал трубкой по краю стола. — Мне сообщили о заявлении императора султану. Иосиф благосклонно воспримет любые враждебные действия Порты против России.

— Не первая нам приятность от венского двора, — отозвался Куракин, горько усмехнувшись.

Иосифу, добавил он про себя, надо посулить помощь против Ракоци. Лживого водить за нос не стыдно.

— Я мыслю, — сказал Борис, — его царское величество даст гарантию лишь одну — не предпринимать ничего во вред вам.

— Передайте царскому величеству, пусть и он не сомневается в моей искренней преданности.

Настанет срок, взаимные обязательства лягут на бумагу, скрепленные подписями высоких сторон. Здесь беседа покамест предварительная — из очей в очи, без записи, не заверенная ничем, кроме совести.

Угощаясь курицей, сваренной с острым перцем — Венгрия начисто отменила рецепт доктора Бехера, — Куракин сложил рядком пять косточек на край оловянной тарелочки. Для памяти по числу пунктов будущего договора. В голове уже туманилось. Пить наравне с хозяином Борис и не пытался, но пощады просить неловко. Взял обглоданную ножку, держал в кулаке, чтобы не упустить последнюю статью — о доброй коришпонденции, о присылке полезных для каждой стороны известий.

— Людовик насмешил меня, — сказал Ракоци невесело. — Мне привезли от него