Дева и Змей - Наталья Игнатова

Вот они и молчали, облокотясь на перила площадки… Курт иногда заглядывал в установленную здесь же на треноге большую подзорную трубу. Обозревал окрестности, искал на западе какие-нибудь признаки человеческого присутствия. И не находил. Лес там, на западе, поля, а за ними — лес без конца. Да, к тому же, Змеиный холм закрывает обзор, если и есть что-то за ним, то с вышки все равно не увидеть. С крыши замка нужно смотреть.

…Нет, день прошел не зря, но не отпускало смутное ощущение чего-то упущенного, не сделанного. Не хватало чего-то.

Да, Элис не поднималась сегодня к замку. Но она и не собиралась… не собиралась приходить туда каждый день. Это тоже было сродни инстинкту: если тебя ждут, заставь подождать еще. Элис знала, что ей абсолютно нечем заинтересовать Невилла, этого эльфийского принца, или кто он на самом деле. Но что-то, словно бы в глубине сердца, уверяло: о ней думают, ее хотят увидеть вновь. Зачем? На этот вопрос никто, кроме самого Невилла, ответить не мог. А его объяснений Элис не понимала.

Но странно, неужели за два дня она так привыкла встречаться с хозяином черного замка, что “сегодня” кажется неполным, словно бы не способным перелиться в “завтра”? Или это какое-то… колдовство? Какое-то воздействие — лучше так, — внушение, стремление, навязанное извне.

Зачем она нужна ему? Курт ведь тоже первым делом поставил именно этот вопрос: чего от них хотят? От него и от нее. Чего хотят его немецкие родственники, чего хочет Невилл?.. Ведь не деньги же ему нужны, в самом деле! Зачем фейри деньги? Волшебная страна сама по себе настоящая сокровищница, там деревья из золота и серебра, а дороги вымощены самоцветами.

В эти сказки Элис не верила. Ну, почти. То есть, еще два дня назад не верила вообще. Просто трудно быть богатой наследницей — всех приятелей сначала подозреваешь в корыстных намерениях.

Своих денег у нее было сравнительно немного: только то, что давали родители, так сказать, на карманные расходы. Из интереса Элис пробовала подрабатывать прошлым летом, но во-первых, не понравилось, во-вторых, суммы получались мизерные, да и те она без всякого сожаления отдала на задуманные студенческим комитетом антивоенные акции. Отец только плечами пожал. Сказал, что лично ему война пошла на пользу, но с точки зрения гуманизма, она, конечно, большое зло. Отец, он честный, по крайней мере в отношениях с дочерью. Маму же больше всего беспокоит, как бы Элис в университете не пристрастилась к наркотикам. Да какие уж тут наркотики, после всех тех таблеток, которыми пичкали два года подряд?

— Поедем завтра в Берлин? — предложил Курт.

— Что?! — Элис от неожиданности вздрогнула и недоуменно на него воззрилась. — В Берлин? А, ну да. С удовольствием! Здесь, — она обвела рукой парк и город под ногами, — забываешь о том, что на свете есть большие города.

— Здесь вообще забываешь о том, что на свете есть города, — без удивления согласился Курт, — я получил сегодня ответ на письмо.

— Так вы ездили в Бернау? Пока я пила чай с вашей мамой?

— Да. Мой друг назначил встречу в одном кафе, — вам понравится. Там сад, деревьям в нем полторы сотни лет. Не бог весть, какой возраст, но достаточный, чтобы вы нашли, о чем поговорить с тамошними дриадами.

Он улыбался, он опять не походил на мальчишку-студента, казался не старше, но умнее, словно имел право на такую вот, чуть поддразнивающую, дружелюбную улыбку.

— Я заработала себе устойчивую репутацию медиума, — сделала вывод Элис.

— Медиумы, если не ошибаюсь, общаются с нежитью. А вы — мой личный связной с маленьким народом.

— Ну да, какой же шпион без связистки? А ваш друг не будет против, если вы приедете не один?

— Он и сам придет не один, — ответил Курт, — обещал привести какого-то своего дружка… — он поймал ее изумленный взгляд: — Что-то не так?

— Дружка? — уточнила Элис.

— А вы здорово испорчены капиталистической моралью, — заметил Курт, — или я недостаточно хорошо знаю разговорный английский. Приятеля. Или между значениями этих слов такая большая разница?

— Существенная.

— Видимо, зависит от контекста, — Курт пожал плечами, — если я приду с девушкой, следовательно, и Георг… Ага. Буду знать. Элис, а как вы смотрите на то, чтобы сходить куда-нибудь не по делу? Не в порядке расследования, а просто так. В кино, например. Не здесь, конечно, а хотя бы в том же Берлине.

— В смысле? — она слегка растерялась. — Вы, что же, приглашаете меня на свидание?

— Можно назвать и так.

— Курт, — серьезно произнесла Элис, глядя ему прямо в глаза, в серые, теплые глаза, — у меня есть парень. И у нас все серьезно. Я собираюсь выйти за него замуж.

— Да, пожалуйста! Но почему это мешает нам сходить в кино? Опять какие-то языковые тонкости?

— Я не ваша девушка.

— Вы — мой приятель, — он усмехнулся, — с приятелем можно сходить в кино, или здесь тоже какой-то подвох? У меня, Элис, не так, чтобы много было знакомых в Германии. Только Георг, а он очень занятой человек, так что вы — единственная доступная компания. Наиболее, надо признать, предпочтительная. Ну, так как?

— Я подумаю.

— Как все сложно, — вздохнул Курт, — я заеду за вами завтра в десять. Да, и Элис, не рассказывайте моей матушке, зачем мы едем в Берлин.

— Я понимаю.

— Знаю, что понимаете, но госпожа Гюнхельд — еще тот дознатчик.

Элис рассеяно кивнула.

“Мой приятель?”

Что ж, это полностью соответствовало идее равенства полов. Многие подруги Элис были феминистками, и сама она сочувственно относилась к угнетенным и бесправным женщинам, ведущим отчаянную борьбу за себя и свое достоинство. Другое дело, что Элис никто и никогда не угнетал по-настоящему, и она лет в двенадцать перестала чувствовать себя “приятелем” в отношении мальчиков. Старые друзья — ровесники — постепенно отдалялись. А новые, года на два старше… ну, мама говорила о них: “твои поклонники”. Отец же насмешливо фыркал: “свитские”.

Нет, нельзя забывать о том, что Курт — русский, и вообще, комсомолец. Практически, коммунист. А это совсем, совсем иная, не до конца понятная культура.

Они молчали. Говорить больше ни о чем не хотелось, а небо так завораживающе и мягко меняло оттенки синевы, перебирая, пока не погасло солнце, свои вечерние одежды. Особый наряд для невидимого из-за холма заката. Особый — для сумерек, сквозь которые город внизу виделся, как сквозь слой тончайшего серого шелка.

…прекрасные серые сумерки…

Невилл! Он наблюдает за ней. Прямо сейчас. Он смотрит на нее…

На мгновение Элис почти поверила в это.

— А как его зовут, вашего жениха? — негромко поинтересовался Курт.

— Зачем вам? — мгновенно отреагировала Элис, мигом выбросив из головы вздорные мысли.