Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг

Для Екатерины все ее соперники – «дурно воспитанные и праздные»; люди, которые «заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих». Она была настоящим политиком; когда дело касалось престола и власти, для нее не существовало никаких чувств, даже материнских. И что еще ей оставалось делать, если по поводу ее воцарения французский посол в Санкт-Петербурге восклицал: «Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петра I был свергнут с престола и потом убит, с другой – как правнук царя Иоанна увязает в оковах, в то время как Ангальтская принцесса овладевает наследственной их короной, начиная цареубийством свое собственное царствование».

Все сказанное Екатериной в «Записках» было так или иначе повторено в мемуарах ее приближенных, и более близких, и более отдаленных. Вероятно, о Екатерине возможно сказать, что именно она положила начало жанру псевдомемуаров.

Уже в царствование Александра I, внука Екатерины, воспитанного ею и заложившего краеугольные камни в здание культа «великой императрицы», были написаны интересные и очень стилистически своеобразные воспоминания Андрея Тимофеевича Болотова «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков». Вот как тщательно воспроизводит Болотов все «концептуальные доводы», которые Екатерина всячески распространяла, готовя переворот:

«…около сего времени ропот на государя и негодование ко всем деяниям и поступкам его, которые чем далее, тем становились хуже, не только во всех знатных с часу на час увеличивалось, но начинало делаться уже почти и всенародным, и все, будучи крайне недовольными заключенным с пруссаками перемирием и жалея об ожидаемом потерянии Пруссии, также крайне негодуя на беспредельную приверженность государя к королю прусскому, на ненависть и презрение его к закону, а паче всего на крайнюю холодность, оказываемую государыне, его супруге, на слепую его любовь к Воронцовой, а паче всего на оказываемое отчасу более презрение ко всем русским и даваемое преимущество пред ними всем иностранцам, а особливо голштинцам, – отважились публично и без всякого опасения говорить, и судить, и рядить все дела и поступки государевы. О государыне же императрице, о которой носилась уже молва, что государь вознамеривается ее совсем отринуть и постричь в монастырь, сына же своего лишить наследства, изъявлять повсюду сожаление и явно ей благоприятствовать…»

Однако о готовящемся заговоре и о своей дружбе с Григорием Орловым Болотов пишет вот что:

«…дело сие и тогдашнее предприятие г. Орлова было такого рода, которого счастливый и отменно удачный успех не мог еще быть никак предвидим и считаться достоверным, то, напротив того, все сие отважное предприятие сопряжено было с явною и наивеличайшею опасностью, и всякому, воспринимающему в заговоре том соучастие, надлежало тогда, властно как на карту, становить не только все свое благоденствие, но и жизнь самую…

Нет! нет! Никогда бы и никак я на то не согласился, и как бы г. Орлов не стал меня уговаривать, но я верно бы его не послушался. А как бы скоро сие случилось, то подумайте, не подверг ли б я себя и самым сим превеликой опасности? Не вооружил ли б я всю их шайку на себя злобою? Не произвел ли б я во всех их опасение, чтоб я не донес на них государю и не подверг их всех опасности величайшей, и не могли ль бы они, для обеспечения себя от меня, предпринять против самого меня еще чего-нибудь злого и даже восхотеть сбыть меня с рук и с света?

Да хотя б и того не было, как не мог ли б я и после, как хотевший быть с ними заодно, претерпеть какого-нибудь за то бедствия и опасности?.. Не стал ли б тогда меня самый долг присяги побуждать открыть столь страшный заговор самому государю? Но отважился ли бы я и на сие предприятие?..»

Однако далее – Болотов (именно благодаря известному Манифесту о вольности дворянства) получает возможность выйти в отставку и едет в провинцию, к родным – «Не прошло еще и одной недели с приезда моего, как вдруг получаем мы то важное и всех нас до крайности поразившее известие, что произошла у нас в Петербурге известная революция, что государь свергнут был с престола и что взошла на оный супруга его, императрица Екатерина II.

Не могу и поныне забыть того, как много удивились все тогда такой великой и неожидаемой перемене, как и была она всем поразительна и как многие всему тому обрадовались, а особливо те, которым характер бывшего императора был довольно известен и которые о добром характере нашей новой императрицы наслышались…»

Ну вот, мудрому, как говорится, довольно! Но о чем только думали творившие Романовскую концепцию историки, когда научали читателей радоваться разного рода «внезапным революциям», в результате которых, обходя понятия долга, чести, присяги, «лучшие» успешно заменяют «законных»…

Интересно, что уже в период Перестройки утвердившийся взгляд на Петра III как на «непригодного к правлению» и «антипатриота» начинает пересматриваться. В частности, выходят из печати: эссе В. Сосноры «Спасительница отечества» и исследование А. С. Мыльникова «Искушение чудом»…

Сохранившиеся портреты показывают Петра III как человека с довольно мягким выражением лица; брови и чуть закругленный кончик носа выдают фамильное сходство с Петром I, Елизаветой и Анной Иоанновной – романовское сходство…

И следует заметить напоследок, что, реабилитируя подобным образом принцев и императоров, «оклеветанных несправедливо», легко, что называется, «увлечься в их сторону» и начать идеализировать их (это, в частности, касается и известного популярного исследования Н. Я. Эйдельмана о Павле I).

Вот о ком мы, кажется, знаем все и даже и более того. Величайшая правительница из династии Романовых к самим Романовым имела отношение весьма своеобразное. Одного из них, своего законного супруга, императора, она просто свергла беззаконно с престола и приказала убить. Другому, своему сыну Павлу, дала тщательное образование и воспитание, но к престолу при жизни своей так и не подпустила. И после ее внезапной смерти ему пришлось вступать (взбегать?!) на всероссийский престол, как бы оглядываясь, опасаясь: а вдруг сыщется завещание императрицы в пользу внука, Александра Павловича; а вдруг повредит Павлу известный манифест об отречении его отца от престола… Еще двух представителей династии Романовых, Константина и Александра Павловичей, своих внуков, императрица воспитывала и, кажется, в традициях французских просветителей XVIII столетия. Интересно, как могла она объяснять внукам свою собственную жизнь с позиций Дидро, Д’Аламбера и Монтескье?..

Свои детство и отрочество Екатерина описала в уже известных нам «Записках». Из этих ее собственных воспоминаний мы знаем, в какой простоте и невзыскательности ее воспитывали, как рано она увлеклась философией и как философически снисходительна была к этому экспансивному и простодушному мальчишке, своему будущему супругу…

Но все же повторим некоторые известные сведения о Екатерине Алексеевне – Софии-Августе-Фредерике. Она родилась 21 апреля 1729 года в городе Штетин в Померании. Отец ее, принц из княжеского рода Ангальтцербст-Бернбургского, был губернатором Прусской Померании, мать, как мы уже поминали, приходилась родною сестрой незадачливому жениху Елизаветы Петровны, епископу Любекскому.