Следователь и Колдун - Александр Н. Александров

эфирных мембран». Колдун прочел его… и понял, что перед ним не просто профессионал, а гений, из тех, что появляются раз в несколько поколений. Но даже осознание этого факта не подготовило его к тому, что случилось несколькими месяцами позже: новичка без всякого предупреждения ввели в состав ректората только что открывшейся Академии. И это при том, что тому вообще было плевать на эту должность — его занимали лишь исследования в области внепространственных перемещений…

И тут, наконец, до Фигаро дошло.

— Вы не Кроули, — выдохнул следователь. — Вы Брунэ. Седрик Брунэ, отец классической метафизики. Мы учимся по вашим книгам. Горний Эфир, вы чертов Первый магистр Института Других наук при Квадриптихе Мерлина Первого!

…Опять этот неизвестно откуда взявшийся порыв ветра, растрепавший свечное пламя и качнувший паутину в углах. И взгляд колдуна — внимательный и едкий, от которого волосы зашевелились на голове следователя.

— Да, Фигаро, ты прав. Я — Седрик Брунэ. Тот самый Седрик Брунэ, которого Мерлин Первый в свое время назвал «трудягой без фантазии». Тот, которому повезло встретить на своем жизненном пути Уильяма Родерика Кроули, величайшего гения, когда-либо ступавшего по этой земле.

— Вы… Вы ненавидели его?

— Ненавидел?! — глаза Брунэ изумленно расширились. — Ты с ума сошел, Фигаро. Скажешь тоже — «ненавидел»… Я восхищался Кроули. Я не лицеистка-истеричка, а профессиональный метафизик, магистр. Я читал его труды как святой схимник читает в своей пещере Библию — со щенячьим восторгом, в экстатических судорогах. Это был Колдун с большой буквы, человек, чья вскользь брошенная фраза могла загрузить меня работой на год вперед… Нет, Фигаро, послушники не испытывают ненависти к святым. Это нонсенс. Но я всей душой ненавидел человека, который с легкостью обменял меня на Кроули, причем сделал это так же легко, как ребенок отшвыривает старую куклу при виде новой лошадки-качалки. Я ненавидел Артура Зигфрида-Медичи. Мерлина Первого.

Фигаро молчал. Брунэ, Кроули, старые обиды древнего колдуна — все это было слишком много для его перегруженного мозга. Но сказать что-то было нужно.

— А вы не могли… Ну… Просто сказать…

— Ха! Ты не понимаешь, Фигаро. Просто не понимаешь. Это были первые годы для колдовства как дисциплины: сумасшедший ажиотаж, новые горизонты, неограниченные возможности… Мерлин был для всех кем-то вроде бога, Моргана — живой святой. Их решения не обсуждались. И я проглотил все это: назначение Кроули в ректорат, официальное объявление о его скором вхождении в Квадриптих, открытый восторг старого дьявола и его прихлебателей… Я молчал даже тогда, когда мои лаборатории в Разливе отдали Кроули со всем оборудованием и персоналом. Но когда Мерлин решил его убить…

— Но за что?

— Кроули занимался очень опасными вещами. Он был увлеченным человеком, энтузиастом, поэтому простые убеждения в его случае не работали долго. Но Мерлин решил его убить — не изолировать, не контролировать, дабы сохранить этот великолепный мозг — о нет. Устранить физически. Он подстроил несчастный случай в лаборатории Кроули, подменив одну из пирамидок-концентраторов в его приборе. Взрыв, лаборатория вместе со всеми ее чудесами испаряется, Кроули погибает, конец. А мне, — колдун криво усмехнулся — мне Мерлин приказал собрать все оставшиеся после Кроули документы и запечатать в Красном секторе библиотеки Академии. Верный, безотказный трудяга-Брунэ… Но к этому времени я уже начал задумываться о своей собственной судьбе. Я размышлял: если старик так просто швырнул свою любимую игрушку в камин, то что же ждет меня самого? И кто я? Мелкая разменная монета, пешка, которую так же легко уберут с доски, если такова будет повестка дня?

Он утер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот; было видно, что колдуну удалось серьезно накрутить самого себя. И следователь поразился: шестьсот лет! Шестьсот лет прошло, неужели память о тех событиях все еще настолько свежа в голове Брунэ? Это попахивало даже не вендеттой, а самым настоящим психозом.

— И вот тогда я впервые ослушался прямого приказа. Мерлин приказал спрятать все документы Кроули и даже одним глазком не заглядывать в них. Вместо этого я их скопировал. Скопировал каждый свиток, каждую записную книжку, каждый обрывок бумаги… То, что я нашел в этих документах поразило меня до глубины души: Кроули сумел подчинить себя Время. Время, Фигаро!! Да по сравнению с этим мои собственные работы были… Я бы сам не глядя пустил их на пипифакс. Но самое главное: я, наконец, понял, почему никто из членов Квадриптиха не стареет.

«Ты идиот, — устало подумал сдедователь. — Ты просто древний дремучий идиот… Хотя да, откуда тебе знать о Демоне Квадриптиха и Договоре? Тебя, понятное дело, никто не посвящал в такие вещи. И ты подумал, что Артур сотоварищи используют наработки Кроули для того чтобы жить вечно. Да я сам бы так подумал, если уж быть честным…Но Артур, дери тебя старый черт, ты ведь тоже хорош…»

Брунэ же, ударившись в воспоминания, похоже, вообще потерял к следователю всякий интерес. Речь колдуна становилась все эмоциональнее, жестикуляция — все резче.

— …среди бумаг я нашел устройства, которые Кроули называл «секундомерами» — всего их было три, два я украл. Это были удивительные и страшные приборы: они показывали время оставшейся человеку жизни. Я испытал их на куче людей и «секундомеры» ни разу не ошиблись. После того как дата смерти становилась известна, уже нельзя было ни убить человека раньше, ни как-то спасти его когда роковое время, наконец, наступало.

И тогда я испытал «секундомер» на себе. Вы даже представить не можете, чего мне стоило это решение: я думал, что сойду с ума. Но мне надо было знать. Надо, Фигаро! Эти штуки полностью меняют представление о времени, жизни, смерти и всем таком… Вот представь: ты сидишь привязанный к стулу, а у тебя под задницей догорает фитиль на пороховом заряде, причем ты понятия не имеешь, сколько ему осталось гореть… Для спасения собственной психики мы все по умолчанию считаем свой «фитиль» бесконечно длинным, хотя, по уму, знаем, что это не так.

— И ваш «фитиль» оказался очень коротким?

— Что?… А, нет, нет, — колдун рассеяно махнул рукой — ничего подобного… «Секундомер» Кроули дал мне более шестидесяти лет жизни — по всему выходило, что я умру древним старцем… Но, как оказалось, видеть как время утекает у тебя сквозь пальцы — ничуть не менее мучительное занятие. «Секундомеры» были адской ловушкой, Фигаро.

— Да уж, — буркнул следователь, — ловушкой… — Он чуть не ляпнул «в которую вы сами радостно залезли», но вовремя сдержался.

«Хорошо, — подумал он, — допустим. Допустим, я оказался клиническим идиотом и не смог сдержать любопытство. И вот показывает мне