Твоя навеки - Санта Монтефиоре

Когда Рафаэль, Августин, мать и отец Софии бросились к ней на помощь, она вспомнила последние слова дедушки: «Лишь бы мама не узнала». Он всегда был ее союзником.

Им пришлось оттаскивать ее от тела Дермота. Она прильнула к отцу. Шок от того, что она нашла своего дедушку мертвым, был похож на сильную пощечину, и София не могла унять дрожь. Анна не скрывала слез. Она присела на край кровати и тронула рукой лоб отца. Сняв с шеи золотой крест, она приложила его к холодным губам.

— Пусть Бог упокоит твою душу, отец. Пусть для тебя откроются ворота рая.

Взглянув на свою семью, она попросила оставить ее наедине с отцом. Рафаэль и Августин вышли из комнаты, а Софию мягко подтолкнул к выходу отец.

Анна Мелоди О'Двайер взяла руку отца и поднесла к губам. Она плакала не по тому покойнику, который лежал сейчас перед ней, а по отцу, которого помнила по Гленгариффу. Было время, когда она занимала главное место в его сердце, но потом появилась София, сумевшая покорить его настолько, что он сбросил с пьедестала свою дочь. На самом деле он так и не простил ей того, что она покинула Ирландию, чтобы выйти замуж за Пако. Он так и не простил ее, за то, что она ни разу не выразила желания вернуться.

Но потеряв ее, свою принцессу, он привязался к внучке. В Софии сочетались лучшие черты Анны, а кроме того, ей была присуща харизма, она умела очаровывать людей. Анна видела это сначала на примере Пако, а потом — отца. София украла у нее их обоих. Но она боялась задавать себе лишние вопросы, так как страшилась вывода, к которому могла прийти. Она боялась, что слова Пако окажутся пророческими. Возможно, она и вправду изменилась. Иначе как объяснить тот факт, что она не сумела удержать двух мужчин, в свое время так беззаветно любивших ее?

Анна не стала мучиться размышлениями о себе. Она всматривалась в знакомые черты, выискивая в этом своенравном старике того человека, которого она потеряла много лет назад. Теперь слишком поздно предаваться сожалениям. Слишком поздно. Она вдруг вспомнила, как ее мама в свое время сказала, что на свете нет печальнее слов, чем слова «слишком поздно». Теперь она поняла, что имела в виду мама. Будь отец жив, она показала бы, что связь отца и дочери не утрачивается с годами, не исчезает вопреки обстоятельствам. Анна поняла, что любила его, несмотря на то, что между ней и отцом выросла стена. Почему она никогда так и не сказала ему о своих чувствах? Она вела себя так, будто отец был досадным напоминанием о ее далеком прошлом. Она воспринимала его как заблудшую душу, как прибившегося к дому пса, за которого все время приходилось краснеть. Только теперь она поняла, как сильно он страдал, как сильно противился реальности, которая напоминала ему о разочарованиях и утратах. Его эксцентричность была защитной реакцией на ее отчуждение, которого он не мог не ощущать. Если бы она дала себе труд подумать обо всем раньше, то сумела бы понять отца. Она молилась и просила у Бога прощения, слезы застыли на ее длинных светлых ресницах, а Анна все повторяла: «Господи, позволь мне сказать ему, как сильно я его люблю».

Она решила показать силу своей любви к отцу, устроив ему пышные похороны. Его похоронили на равнине, в высокой траве, под изогнутым эвкалиптовым деревом. Антонио и мальчики помогли вырыть могилу. Падре Джулио произнес молитвы, которые разносились под бледным зимним небом. Анна помнила, что дедушку О'Двайера всегда забавляли проповеди падре, так что в некоторой степени она могла рассчитывать на то, что угодила отцу хоть в чем-то.

Выразить почтение отцу Анны прибыла вся семья. Все стояли, склонив головы, следя за тем, как опускается гроб. Когда была брошена последняя горсть земли, небеса вдруг словно раскрылись и пропустили яркий луч солнца, залив равнину теплом. Все удивленно подняли глаза, возблагодарив Бога, за то, что Он явил им верный знак того, что Дермот попал на небеса. София наблюдала за происходящим с тяжелым сердцем, осознав, как темно и неуютно теперь стало на земле без ее любимого дедушки. Даже солнечный свет без дедушки О'Двайера не казался таким ярким, как прежде.

Университет Браун, 1973 год

Санти провел рукой под тонкой тканью платья Джорджии и обнаружил, что ее ножки затянуты в чулки. Он потрогал шершавое кружево, а потом коснулся гладкой шелковистой кожи. Его сердце учащенно забилось от сладкого предвкушения. Он впился в ее губы поцелуем, чувствуя приятный аромат мятной жевательной резинки. До этого они всего лишь танцевали, и Санти был изрядно удивлен скоростью развития событий. Джорджия была лишена застенчивости хорошо воспитанных аргентинок. Ее грубоватость заводила Санти.

Она поцеловала его с нетерпением, давая понять, что ее молодое гибкое тело готово принять нового любовника. Она царапала ему кожу своими красными ноготками, слизывая соленый пот с его плеч. От нее пахло дорогими духами. Целуя ее тело, Санти задержался на круглом животе и попытался освободить Джорджию от пояса с подвязками, но она грубо оттолкнула его, сказав, что предпочитает заниматься любовью в чулках, а потом сама сбросила свои черные кружевные трусики.

Он развел в стороны ее ноги, и она с готовностью подалась вперед. Он склонился над ней и начал ласкать ее бедра. Она была натуральной блондинкой — Санти определил это по цвету ее аккуратно подстриженных треугольником волос на лобке. Джорджия смотрела на него, не пряча взгляда, наблюдая его восхищение. Следующие два часа она посвятила тому, что научила его медленно и нежно ласкать женщину. Она ввела его в мир чувственных наслаждений, которые кружили ему голову своей новизной. К двум часам ночи Санти уже несколько раз доказал Джорджии, что она не просто любовница, а настоящая мечта, и она отвечала на его ласки с уверенностью женщины, которая знает толк в любовных утехах.

— Джорджия, ты сказка, — сказал он ей. — Мне хочется ласкать тебя всю ночь, чтобы утром ты не исчезла, как чудесный сон.

Она рассмеялась, закурила и заверила его своим низким, с хрипотцой голосом, что они будут заниматься сексом все выходные напролет.

— Это будут часы, насыщенные долгим и страстным сексом, — повторила она.

Ей нравился его акцент, и она заставляла его говорить с ней по-испански.

— Скажи, что любишь меня, что безумно хочешь меня. Давай просто притворимся.

И он послушно повторил за ней эти слова, которые на его родном языке звучали, как музыка.

Окончательно обессилев, они заснули. Свет фар проезжающих редких машин освещал обнаженные тела любовников. Санти снился сон: он был на занятиях по древней истории, которые вел профессор Шварцбах. В кабинете сидела София. Ее волосы, как всегда, были заплетены в косу и перевязаны красной шелковой лентой. На ней были джинсы и сиреневая рубашка, подчеркивавшая оливковый оттенок ее кожи — гладкой, нежной и сияющей. Она повернулась к нему и подмигнула, а ее карие глаза смотрели на него, искушая и маня. Вдруг он заметил Джорджию, которая сидела голой на первой парте. Она тоже улыбалась Санти, но тот смутился, подумав, что нельзя же сидеть перед всеми в таком виде. Его поразило то, что Джорджии было плевать на это. Ему хотелось вновь увидеть Софию, но она ушла. Проснувшись, Санти увидел, что у него между ног устроилась Джорджия. Он взглянул вниз, чтобы убедиться, что это действительно она, а не его кузина, и облегченно вздохнул, когда заметил взгляд голубых глаз.