Рэгтайм - Эдгар Доктороу

Тем временем полиция уже стучалась в дверь Эммы Голдмен на 13-й улице Западной части города. Эмма не удивилась. У нее всегда был наготове чемоданчик со сменой белья и с книжкой. Со времени убийства президента Мак-Кинли она всегда — привычно уже и даже скучновато — обвинялась в подстрекательстве словом и делом, если случались в Америке насилия, стачки и мятежи. Для блюстителей порядка стало как бы делом принципа пристегнуть ее к любой истории. Она надела шляпу, взяла чемоданчик и прошагала за дверь. В фургоне она сказала конвойному офицеру: «Вы можете мне не верить, но я с удовольствием отдохну в вашей тюряге. Это единственное место, где я могу расслабиться».

Голдмен, конечно, не знала, что один из группы Колхауса — тот самый молодой человек, которого она недавно так рьяно жалела, этот буржуазный любовник презренной шлюхи. Сидя перед столом сержанта в полицейской части на Сентр-стрит, она сделала заявление прессе: «Мне жаль пожарников Вустера. Жаль, что их убили. Однако, как я понимаю, негра довели до ручки, над ним издевались, он потерял свою невесту, невинную молодую женщину. Как анархист, я аплодирую захвату собственности мистера Моргана, потому что мистер Морган сам захватчик». Репортеры забросали ее вопросами: «Он ваш последователь, Эмма?», «Вы знаете его?», «Вы связаны с этим делом?» Голдмен улыбнулась и покачала головой. «Угнетатель — капитал, друзья. Капитал притесняет нас всех. Колхаусу Уокеру не нужна была Красная Эмма, чтобы понять это. Для этого ему нужно было только страдание».

Через час экстренные выпуски газет уже рассказывали об аресте. Журналисты обильно цитировали заявление Голдмен. Уитмен стал сомневаться, мудро ли было давать ей такую трибуну. Впрочем, определенная польза была извлечена. Президент Нормального и Индустриального института в Тэскиджи Букер Ти Вашингтон находился в этот момент в городе, он изыскивал дополнительные суммы для своих фондов. В огромном холле Союза медников на Астор-плейс он отступил от подготовленного текста и выразил сожаление по поводу замечаний Голдмен, а также резко осудил акцию Колхауса. Какой-то репортер позвонил Уитмену и рассказал ему об этом. Немедленно окружной прокурор связался с великим просветителем и попросил его приехать, чтобы употребить весь свой авторитет для разрешения кризиса. «Я буду», — сказал Букер Ти Вашингтон. Полицейский эскорт был послан за ним, и вскоре Вашингтон, извинившись перед хозяевами торжественного ленча в его честь, отбыл на передний край борьбы, сопровождаемый аплодисментами.

Букер Ти Вашингтон — самый знаменитый американский негр своего времени. Со дня основания института в Тэскиджи, штат Алабама, он стал ведущим пропагандистом профессиональной подготовки для цветного народа. Он был против вовлечения негров в вопросы политического и социального равенства. Он написал бестселлер — книгу о своей жизни, о весьма героическом пути от рабства к самопознанию, о своих больших идеях, призывающих негров идти вперед с помощью белого соседушки. Он возвещал дружбу всех рас и светлое будущее. Его взгляды были поддержаны четырьмя президентами и большинством губернаторов южных штатов. Эндрю Карнеги раскошелился для него на основание школы, а Гарвардский университет наградил его почетной степенью. Черный костюм и шляпа с большими круглыми полями. Крепкий красивый мужчина, гордый своими достижениями, стоял посреди 36-й улицы и призывал Колхауса впустить его. Будучи оратором-профессионалом, он отверг мегафон. Вся его фигура выражала полное убеждение, что головорезы не устоят перед его требованием. «Итак, я иду!» — оповестил он мир и двинулся вокруг кратера. Он прошел через стальные ворота, поднялся по ступеням меж каменных львиц, остановился под козырьком портика возле двойных ионических колонн и стал ждать, когда дверь откроется. Стояла тишина, такая полная, что были слышны сигналы машины за много кварталов отсюда. Через несколько мгновений дверь открылась, и Букер Ти Вашингтон исчез внутри. Окружной прокурор Уитмен вытер брови и упал в кресло.

Вся святыня разума, представшая перед Букером Вашингтоном, все картины, ярусы редчайших книг, скульптура и бесценная флорентийская мебель — вся эта святыня была окутана проволокой с целью уничтожения. Связка динамита была прикручена к мраморным пилястрам у входа. Проволоки тянулись через весь пол из Западной и Восточной комнат в маленький альков. Там, оседлав мраморную скамью, сидел человек. Перед ним на скамье стоял ящик с т-образным рубильником. Человек держал рубильник этот обеими руками. Он прислонился спиной к бронзовой двери, однако в такой позиции, что, если пуля не минует его, он тогда повалится своей тяжестью именно на рубильник. Парень этот посмотрел через плечо, и у Букера Вашингтона прервалось дыхание: это был не негр, но белый с намазанным лицом, ряженый, лицедей, фигляр. Вашингтон пришел в суровое и гневное расположение духа, однако решил остаться дипломатом. Он заглянул в Западную комнату, а потом пошел через холл в Восточную. Он ждал увидеть здесь большой отряд цветных мятежников, но заметил только трех или четырех юношей с винтовками, стоявших у окон. Колхаус встретил его, стоя посреди комнаты в хорошо отглаженном костюме, галстуке и воротничке, но с пистолетом на поясе. Вашингтон оглядел его. Красивое чело его нахмурилось, глаза засверкали. Призывая на помощь все свое ораторское искусство, он заговорил: «Всю свою жизнь я работал в смирении и надежде ради христианского братства. Я должен был убедить белого человека, что ему нет нужды бояться нас, нет нужды убивать нас, потому что мы хотим лишь стать лучше и мирно объединиться с ним, вкушая плоды американской демократии. Каждый негр в тюрьме, каждый шулер и прелюбодей нашей расы был моим личным врагом, и каждый инцидент, связанный с испорченным негром, стоил мне куска жизни. Чего будет стоить мне ваша необузданная преступная безрассудность? Чего будет это стоить моим студентам? Тысячи честных черных людей не смогут загладить вред, причиненный вами. Но самое дурное то, что вы, образованный музыкант, вы взялись за это грязное дело, оставив храм музыки, где почитают гармонию и где небесные трубы и звуки арф являются моделью для песен. Чудовище! Если бы вы были невежественны, если бы вы не знали о трагической борьбе нашего народа, я бы еще мог пожалеть вас. Но вы музыкант! Я чувствую здесь пот ярости, бессмысленное восстание дикой, недумающей молодежи. Вот чему вы их научили! Какой несправедливостью, совершенной над вами, какими потерями можно оправдать то, на что вы толкнули безрассудных юношей? И кроме всего прочего вы включили в свою компанию какого-то белого, который вымазал себе лицо и добавил в ваш арсенал некое дьявольское издевательство».

Каждое слово этой речи долетело до ушей всей компании. Они слышали имя Букера Вашингтона с детства и не могли не благоговеть перед ним. Теперь, быть может, все зависело от ответа Колхауса. Колхаус заговорил мягко: «Это большая честь для меня, сэр, встретить вас. Я всегда восхищался вами. — Он смотрел в мраморный пол. — Это верно, я музыкант и человек в летах. Но именно эти обстоятельства, я надеюсь, могут подсказать вам, как серьезно я все обдумал. И вот поэтому мне кажется, что мы оба, слуги нашей расы, должны настаивать на признании своих человеческих прав». Вашингтон был настолько ошеломлен таким поворотом, что едва не потерял сознания. Колхаус усадил его в кресло красного плюша. Восстановив самообладание, Вашингтон вытер лоб платком. Он взирал на мраморную облицовку огромного, в человеческий рост, камина, глянул вверх на резной потолок, когда-то украшавший дворец кардинала Джильи в Лукке, на красный шелк стен, на портрет Мартина Лютера работы Кранаха Старшего, на несколько «Поклонений волхвов». «О, Господь, — проговорил просветитель, — приведи мой народ в Землю Обетованную. Спаси его от плетей Фараона. Сними оковы с наших умов и ослабь узы греха, что связывают нас с нечистым». Портрет самого Пирпонта Моргана в его зените красовался над камином, и Вашингтон оценил свирепость этого лица. Колхаус Уокер присел рядом с ним, и вместе два этих хорошо одетых черных человека являли собой картину пристойности и самоуглубления. «Пойдем со мной, — сказал мягко Букер Вашингтон, — пойдем, и я буду просить как милосердия, чтоб твой суд был быстрым, а казнь безболезненной. Разбери это оружие дьявола. — Он показал на связки динамита. — Дай мне руку и пойдем со мной. Сделай это ради твоего маленького сына и всех детей нашей расы, которым предстоит долгий путь».