Кирза - Вадим Чекунов
Шрифт:
Интервал:
Проходим между койками и останавливаемся возле моей.
— Вот эта, — показываю на соседнюю койку, — ничья, пустая. Раньше на ней Пепел спал. На дембель ушел весной этой. Теперь — твоя будет. Рядом со мной. Вот наша тумбочка. Понял?
Боец кивает.
Сажусь на свою койку. Смотрю на напряженное лицо Кувшинкина.
— Ставлю тебе первую боевую задачу!
Боец — весь внимание.
— Завтра же найдешь текст стихотворения «Москва! Как много в этом звуке». Помнишь такое, нет? Лермонтова, «Бородино» читал? В школе плохо учился? Уроки прогуливал, в Москву подраться ездил, да?
Боец молчит.
— Так вот. Найдешь текст и выучишь. Наизусть. И мне будешь перед отбоем рассказывать. Понял? Вместо этой сказочки мудацкой, что в карантине учил: Учил ведь сказочку?
— Да. Так точно.
— Ну, значит, и про Москву выучишь. Будем прививать тебе любовь к столице нашей великой Родины через искусство. Съебал!
Кувшинкин убегает.
Сбрасываю сапоги и заваливаюсь на койку. Закрываю глаза. Мне кажется, что я вижу свое отражение в одном из кривых зеркал дурацкой комнаты смеха, куда все мы попали бесплатно и на два года.
Отражение мне совсем не нравится.
И здесь, как заметил когда-то Паша Секс, далеко не смешно.
Бойцов к нам пришло всего шесть человек. Кроме виденных мной четверых, на следующее утро к построению прибыли еще двое — Новиков и Максимов.
Такое бывает, если приехавшие на присягу родители останавливаются в гостинице военгородка на несколько дней. Командование разрешает солдату проводить время с ними, но обязывает являться на построения.
Максимов родом из Челябинска, высокий и ширококостный, с приплюснутым боксерским носом и накачаной шеей. Это радует — все же не весь призыв плюгавым оказался.
Максимов держится спокойно, приветливо. Сообщает нам свою кликуху — Макс. Спрашиваем его — действительно, боксер, кандидат в мастера.
— Тогда не Макс будешь, а Тайсон! — решаем мы.
Паша Секс радуется:
— Наконец-то дождался! У нас спортзал есть, от Скакуна остался, был тут у нас гигант один: Две груши висят. Сходим как-нибудь, поспарингуем:
Я смеюсь. Паша, хоть и коренастый, ниже Тайсона чуть не вполовину.
Новиков — пермяк, маленький и лопоухий. Впрочем, после карантиновской стрижки наголо все обычно лопоухие. Новиков притащил в казарму два огромных пакета с едой.
Костюк протягивает к ним руку, но его вдруг отстраняет Колбаса. Колбаса старше нас по призыву на полгода.
— Съеби, тебе не положено, — небрежно роняет Колбаса, роясь в пакете. — Сначала всегда старый! — поучительным тоном обращается он к бойцу.
Костюк смотрит на меня.
Я оглядываюсь. Из офицеров — никого. Парахин и Воронцов должны явиться с минуты на минуту, но пока все чисто.
Киваю Костюку.
Тот молча бьет Колбасу кулаком в лицо и тут же добавляет ногой. Носок его сапога попадает Колбасе точно в пах, и сержант, выронив пакет, приседает, а затем и валится на пол.
Боец перепуган происходящим.
Вижу, как из-за его спины появляется двое осенников — Укол и Гунько.
— Ты охуел, что ли?! — орет Уколов. — Ты на сержанта руку поднял!
Подхватываю табурет и встаю рядом с Костюком. К нам бегут Кица и Секс.
Колбаса все еще на полу, рядом с пакетом. Поджав колени к груди, перекатывается с боку на бок, беззучно раззявив рот.
Здорово ему Костюк заехал.
— Рот закрой! Уставник хуев нашелся! Сейчас рядом с ним ляжешь! — говорю я, надвигаясь на Укола.
Подбежавшие Кица и Паша, с ремнями в руках, встают сзади осенников. Гунько озирается по сторонам и понимает — заступиться за них некому. Все другие из их призыва в наряде.
Мандавохи лишь наблюдают за нами со стороны, в наши взводовские дела не лезут. Да и Колбаса, это все понимают, был не прав.
Не надо выебываться, как говорится.
— Я так розумею, це все ж моэ: — Костюк поднимает пакет и передает его Кице.
Конфликт исчерпан.
Гунько и Укол помогают Колбасе подняться и ведут его в сортир.
Паша Секс подходит к посеревшему лицом Новикову и хлопает его по плечу.
— Я надеюсь, ты и все остальные, кто с тобой, поняли, кто ваши настоящие дедушки?
Боец часто-часто кивает.
Осенники просто так власть не сдадут, это ясно. Теперь за каждым шагом следить надо. Это только начало.
Не нравится мне это все. Даже наши старые за нас с дембелями не пиздились.
После отбоя в казарму заваливают сменившие нас на КПП Гитлер и Бурый.
— Ну, че, бля, — с ходу начинает Бурый. — Сейчас посмотрим, чему вас в духанке учили.
Бойцы уже лежат под одеялами и внимательно наблюдают за ним.
Мишаня выдерживает паузу и вдруг орет на всю казарму:
— Сорок пять секунд — подъем!
Бойцы вскакивают и, натыкаясь друг на друга, судорожно одеваются.
Гитлер пинает никак не могущего справиться с брючным ремнем Новикова:
— Воин, резче давай!
От пинка Новиков падает на прикроватные тумбочки. Одна из них опрокидывается и из нее вылетают во все стороны мыльно-рыльные принадлежности.
Это тумбочка Кицы. Толстый хохол мрачнеет:
— Э, Хытлер, полехче там!
Сахнюк взвивается:
— Я тебе не Гитлер, ты понял?! Еще раз назовет кто так:
— То шо? — спокойно спрашивает Кица.
Мелкий, плюгавый Сахнюк молчит.
Все-таки есть в его внешности что-то такое: Ему бы в кино играть. Особенно в старых, черно-белых фильмах про войну. Если не Гитлера, то полицая, старосту-холуя, или просто предателя, провокатора.
— Боец на хавчик проставился, не трогай его, — говорю я Сахнюку.
Бойцы, одетые уже, стоят по стойке смирно.
— Слушай сюда! — командует Гончаров. — Крокодилов сушить умеем?
Бойцы переглядываются.
— Я не понял, воины!.. — Гончаров подпрыгивает к одному из них — Кувшинкину — и бьет его кулаком в живот.
Боец морщится, но удар держит.
Гончаров оглядывается на нас:
— А вы хуль сидите — не видите, службу воины ни хуя не шарят!
К стоящим навытяжку бойцам, закусив губу, подходит Сахнюк и начинает пинать их по голеням, одного за другим. Достается и здоровому Максимову, но тот понимает, что рыпаться нельзя.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!