Снежная слепота - Рагнар Йонассон

Нужно ли ему рассказать обо всем Томасу? И признаться, что он поделился с ней информацией, которую нельзя было сообщать…

Он поблагодарил адвоката за встречу. По выражению лица Торстейна было понятно, что тот готов был еще долго обсуждать это дело, вникая во все подробности. Ари направился к выходу, и ему пришло в голову, насколько жилище Торстейна и Сньолойг было похоже на настоящий дом, наполненный теплом и добротой, и насколько оно отличалось от его квартиры на Эйраргата, которую он изо всех сил пытался сделать своим домом.

Его мысли снова вернулись к Угле.

Во что я, собственно говоря, ввязался?

Та же мысль мелькнула у него в голове, когда Томас впервые рассказал ему, как прекрасно обстоят дела в Сиглуфьордюре. Реальность оказалась совсем другой. Было слишком много проблем, и слишком много личного было связано с расследованием, которое он вел. Ему хотелось закричать, повернувшись к горам, которые окружали его со всех сторон, но теперь, когда снова началась метель, они скрылись из виду. Идеальное время, чтобы спрятаться.

Во что я, черт побери, ввязался?

Сиглуфьордюр, понедельник,

19 января 2009 года

Нина сидела в темноте одна. Не в первый раз и не в последний.

Сегодня репетиции не было, и она осталась дома, в театр не пошла. В любом случае вряд ли она там встретится с ним до следующей репетиции, вдобавок ко всему ей придется передвигаться на костылях. Угораздило же ее сломать ногу.

Лучше всего она чувствовала себя в темноте, когда никого не видела и никто не видел ее. Последние несколько дней она была очень расстроена. Ко всему прочему, еще и эта промашка, за которую она могла винить только себя. Проклятое невезение. И все же велика вероятность, что об этом никто не узнает. По крайней мере, она все для этого сделает.

Она считала дни, и даже минуты, до встречи с ним. В каком-то смысле Нина была рада, что между ними никогда ничего не происходило и никогда не произойдет. Ей нравилось любить его именно так, всякая мысль о близости пугала ее. Может быть, все было бы иначе, если бы ее мать сделала хоть что-то, чтобы помочь ей, а не отправила ее в Рейкьявик, легкий и дешевый способ.

Но теперь они в некотором роде будут связаны вместе навсегда. Общий секрет, и не просто секрет, а убийство.

* * *

Ари старался избегать мыслей о необходимости поговорить с Углой. Только не теперь. И в то же время он непрестанно думал о ней.

Торстейн попросил не рассказывать наследникам о завещании, обещал сам поговорить с ними сегодня же.

В голове у Ари постоянно крутился вопрос: знала ли Угла об этом наследстве? Был ли в этом городе хоть кто-нибудь, кому он мог доверять?

Томас попросил его прозондировать ситуацию и поговорить с наследниками, посмотреть, как они отреагируют на завещание Хрольвюра.

У Пальми был усталый вид, когда он подошел к дверям. По-видимому, он нисколько не удивился приходу Ари.

Из кухни доносились голоса, похоже, немолодая дама из Дании разговаривала с сыном.

— Ты хочешь поговорить о наследстве? — без обиняков сразу же спросил Пальми. — Мне уже звонил Торстейн.

— Да, если у вас есть время, конечно. — Ари быстро перешел на тон пастора, заговорил мягко и неназойливо. Это всего лишь роль, всего лишь игра.

Они сели в гостиной.

— Вы знали об этом? — спросил Ари.

— О наследстве? Нет, не имел ни малейшего представления. — В его взгляде мелькнуло что-то вроде беспокойства и злости.

— А он сам никогда не упоминал о нем? — не сдавался Ари.

— Никогда. — Тот же взгляд. — Как я понял из слов Торстейна, ценность моей доли невелика. Мало кому интересна эта книга в наши дни.

— Скорее символический подарок, верно?

— М-да. Полагаю, что так.

Ари промолчал.

Пальми зевнул и сказал:

— Извини, я просто засыпаю.

— Премьера не за горами, так ведь? Долгие репетиции?

— Нет-нет, просто много дел. Они все еще здесь, эти датчане, как ты, конечно, слышишь. Мешают выспаться. — Пальми попытался выдавить улыбку. — Из-за лавины они не смогли выехать из города.

— Как вам кажется, почему Хрольвюр выбрал именно вас? У него ведь на юге есть родственники.

— Понятия не имею, — сказал он, по-прежнему устало, со странным выражением лица. — Возможно, он хотел, чтобы авторские права остались в Сиглуфьордюре, в конце концов, здесь не так много людей, с которыми он общался.

— Винный погребок перейдет Ульвюру.

— Ульвюру? — Пальми удивленно вскинул брови.

— Да.

— Что ж, полагаю, бутылки останутся в городе. Он не собирается их продавать?

— Я с ним не разговаривал, — сказал Ари и встал.

Немолодая дама и ее сын вышли из кухни, когда Ари уже стоял в дверях. Он поздоровался с ними.

— Как идет расследование? — по-английски спросил Мадс.

— Превосходно, — ответил Ари. — А вы долго еще пробудете в городе?

— Мы собирались уехать сегодня, но из-за погоды пришлось остаться, — сказал тот, опустив голову.

По его лицу было видно, что он предпочел бы находиться в более теплых и приятных местах, где солнце не прячется за горой весь день.

* * *

Ари позвонил внучатому племяннику Хрольвюра в Рейкьявик, и тот был на седьмом небе от новости о наследстве; сказал, что, хотя он, конечно, будет скучать по дяде, эти деньги пришли очень вовремя: он и его жена были на грани потери квартиры. Никаких указаний на связь между этим человеком и Сиглуфьордюром или кем-либо, кто был на репетиции в тот вечер, не было.

Следующим в списке Ари был Ульвюр, а Угле придется подождать. По крайней мере, сейчас…

— Простите меня за тот разговор у бассейна, место было очень неподходящее, — сказал Ари.

Смирение иногда приносит свои плоды.

Они сидели за кухонным столом в доме Ульвюра на Сюдюргата, сравнительно недалеко от Ратушной площади. Ари заранее получил от Томаса сведения о режиссере. Бывший дипломат, уроженец этого города, потерял отца, будучи ребенком: тот утонул в море во время шторма. Когда мать умерла уже в преклонном возрасте, Ульвюр вернулся в родной город. Друзей у него тут было мало. «В разводе… Очень одинокий, как я понимаю», — сказал Томас со странной озабоченностью.

— Ничего страшного, дорогой. — Ульвюр похлопал Ари по плечу.

Черт! Проклятое плечо. Надо с этим что-то делать.

Ветер ударил в окно кухни, но на Ульвюра, похоже, погода не оказывала никакого воздействия. Напротив, он, казалось, был в прекрасном настроении.