Мой единственный - Джил МакНейл

Я очень рада возвращению домой. Отдых получился замечательным, кроме этого эпизода ссоры, без которого я бы точно могла обойтись. Признаюсь Лейле, что, хоть Мак и замечательный, кроме этих редких вспышек, для меня было нелегко провести столько времени с ним и всеми детьми, и мне иногда хочется, чтобы мы вернулись на стадию ночных свиданий в городе. Лейла говорит, что первые свидания всегда самые лучшие, всю жизнь так продолжаться не может, но в любом случае Мак — то, что мне нужно. Понятно, что в отпуске все ссорятся, да еще дети неизбежно добавляют напряжение. Они с Джеймсом тоже разругались в монастыре ни с того ни с сего, и Лейла уехала на такси, потому что он просто бесил ее, но затем вернулась на виллу и успокоилась. По словам Лейлы, он дулся на нее три дня. Мы приходим к выводу, что отпуск на самом деле тяжелая работа.

Я начинаю готовиться к новому семестру в школе, нужно позаботиться о новой форме. Чарли уже вырос из половины прошлогодней, я мотаюсь по магазинам, но уже все распродано. В «Маркс и Спенсер» продаются только брюки для четырехлеток и один джемпер, но неподходящего цвета. Судя по всему, все нормальные мамы давным-давно купили все необходимое, а «МиС» даже в голову не пришло, что некоторые неорганизованные родители захотят купить школьную форму за неделю до начала учебного года. Идиоты. В конце концов мне удается подобрать две пары брюк и несколько футболок с логотипом школы у одной женщины, которая взяла на себя инициативу собрать лишнюю одежду для родительского комитета, так что теперь ее дом заполнен футболками и физкультурной формой.

Совершаю огромную ошибку, рассказав маме о своих трудностях с покупками. Через два дня прибывает громадный пакет с парой огромных школьных брюк, сделанных из какого-то особого непробиваемого материала. Она купила их в том же магазине, где покупала форму мне и Лизи. Мама говорит, что она выбрала прочные и большие, на вырост. Все школьные годы я носила платья на три размера больше, тоже на вырост, и решительно буду противиться тому, чтобы Чарли разделил эту судьбу и носил брюки, доходящие ему до подмышек. Так что я их просто прячу. Я звоню поблагодарить ее, но новости еще хуже: оказывается, она нашла изумительную шерсть темно-синего цвета и начала вязать ему школьный жакет. Объясняю, что я пыталась заставить его носить жакет в школу прошлой зимой, он был из овечьей шерсти, я думала, он будет его носить, потому что он действительно теплый, а в школе были перебои с отоплением, и дети сидели в шапках и пальто. Но он отказался наотрез даже попробовать, решительно заявив, что мальчики такую одежду не носят.

Мама очень спокойно воспринимает эту новость и говорит, что она пока связала только один рукав, так что легко переделает его на джемпер. Ну вот и хорошо, правильно, что я позвонила. Вырез углом или круглый? Выбираю углом, потому что круглые вырезы тех джемперов, которые она вязала ему маленькому, были такие тугие, что, надев их, впору было давать ему потом местное обезболивающе. Очень мило с ее стороны, и джемпер длиной до колен и рукавами на три фута длиннее, чем надо, тоже пригодится, когда пойдет снег. Затем она начинает рассказывать мне в мельчайших подробностях об операции, которую перенес сосед, все звучит ужасающе, но потом я понимаю, что операцию делали его собаке. Я соглашаюсь с ней, это просто удивительно, как на животных быстро все заживает, и сразу кладу трубку — прежде, чем она начнет с не меньшими подробностями рассказывать мне о соседке напротив, которой недавно удалили матку каким-то новым способом. Я уже знаю об этом гораздо больше, чем сама того хотела.

Осень полностью вступила в свои права. Погода перешла из стадии туманов и созревания дынь в стадию прохладных утренних часов и вечеров, с дождями в течение дня. Мак в Токио, принимает участие в автомобильной кампании вселенского масштаба. Он сильно нервничает, потому что, по его словам, самые перспективные клиенты то и дело переходят на тайное шушуканье, а потом начинают трещать по-японски, пока ты стоишь там, как круглый идиот. А еще он никогда не может определить, когда перестать кланяться, а это очень важно — перестать кланяться в нужный момент, иначе вообще не остановиться.

Лейла в Нью-Йорке, пытается заполучить важного американского клиента, Кейт вся в борьбе со страшными простудами Джеймса и Фёби. Они оба взяли в привычку лежать на диване и криком просить чего-нибудь попить и поесть вкусненького. Меня знобит и настроение плохое, а это верный признак того, что надвигается болезнь, и Чарли ею заразится в самый неподходящий момент, и мне придется подниматься с постели, чтобы ухаживать за ним. Бесподобно.

Чарли уже на следующее утро слег со своим вариантом простуды, я не пускаю его в школу, и весь день он проводит крепко укутанным, на диване, со стонами, жалобами и видео. Ночью он спит в моей кровати, каждые десять минут сбрасывает одеяло и иногда просыпается, требуя попить, но не просто попить, а только теплый сок. Поэтому я встаю, подогреваю сок, а когда возвращаюсь к нему, он уже крепко спит. В отчаянии долго хожу по кухне взад-вперед. На следующее утро ему не становится лучше, поэтому мы едем к врачу в соседнюю деревню. Все как всегда: это вирус, пить больше жидкости, давать ему калпол, антибиотики лучше не давать, а теперь отваливайте, у меня в приемной еще тридцать восемь пенсионеров на государственном обслуживании, и я хочу попасть домой прежде, чем стемнеет. Чарли спит, а когда не спит, то суетится, ноет и капризничает и окончательно выводит меня из себя. Я явно не создана для благородной миссии ухаживания за больными и долго разговариваю с Кейт по телефону, которая соглашается, что простуженные дети невыносимы.

На следующий день ему по-прежнему плохо, у него высокая температура, и он все время хочет спать. У него даже нет сил жаловаться, когда я даю ему калпол, процесс принятия которого он обычно воспринимает как насильственное кормление суфражисток в женской тюрьме «Холлоуэй». Мне приходится провести длительную и жаркую дискуссию с дежурным регистратором терапевта, которая в конце концов соглашается принять вызов на дом, если я не буду больше ей звонить. Терапевт приходит утром, и я объясняю ему, что Чарли действительно плохо. Он бегло осматривает его, а затем читает мне лекцию о том, что ухаживание за больными детьми является составной частью родительских обязанностей, так что мне придется с этим смириться. Я рассыпаюсь в благодарностях, он смотрит на меня как на ненормальную, а затем быстро собирается уходить, все еще бурча[19]? себе под нос, что вызов врача на дом предназначен для экстренных случаев, а не для тривиальных простуд. Мне очень хочется, чтобы Чарли набрался сил и чтобы его стошнило на этого терапевта во время осмотра, для профилактики, но он безнадежно слаб.

Наступает время обеда, а Чарли все еще спит на диване, но он стал весь какого-то светло-серого цвета. Я то и дело подхожу и подтыкаю ему одеяло, я делаю так с тех пор, когда он был совсем маленьким. И тут я замечаю два маленьких пятнышка лилового цвета у него на шее; меня охватывает жуткая паника. Все еще пытаюсь убедить себя, что это краска или следы от фломастера, но в глубине души понимаю, что это не так. Изо всех сил пытаюсь притвориться, что я их просто не замечаю. Реальная физическая боль парализует меня, время идет, а я, охваченная паникой, не могу сдвинуться с места и решить, что же делать. Такое чувство, что меня огрели каким-то огромным невидимым предметом. Наконец я начинаю понимать, что должна позвонить врачу и что мне нужно крепко держать Чарли; я беру его на руки, перекладывая себе на колени, его обильно тошнит, но он не просыпается. Это приводит меня еще в больший ужас: обычно рвота выводит его по-настоящему из себя.