Прекрасные господа из Буа-Доре - Жорж Санд

Буа-Доре украдкой наблюдал то за хозяином, распростертым на постели с удрученным видом, то за слугой, спокойным, суровым и набожным, монашеский профиль которого выделялся на оконном стекле.

«Это не разбойники с большой дороги, — подумал он. — Что за черт! Этот молодой человек, белый и тонкий, на вид добрый, как барышня… Правда, недавно он сердился на цыган, и вчера, когда он выступал против мавров, у него не было такого благодушного вида, как обычно. Но этот старый оруженосец с бородой капуцина, читающий свою набожную книгу с такой сосредоточенностью… Правда, никто не походит так на порядочного человека, как мошенник, который знает свое ремесло! Итак, моего вторжения тут недостаточно, надо взвесить факты».

Он вернулся во флигель, который был предназначен целиком для его апартаментов, каждый этаж состоял из одной большой комнаты и одной поменьше: на первом этаже столовая с буфетной для обслуживания, на второй — гостиная и будуар, на третьем — спальня владельца замка и еще один будуар, на четвертом — большой зал, так называемый Зеленый зал[48], тот, который Адамас украшал порой именем зала правосудия, на пятом — свободные и незаконченные апартаменты.

В пристройке, присоединенной сбоку от этого небольшого здания, находились комнаты Адамаса, Клендора и Жовлена, сообщаясь с комнатами большого дома: так без насмешки простодушно называли в деревне маленький особняк маркиза.

Он нашел всех своих собравшимися в Зеленом зале и только тогда он вспомнил, что мавританка посреди общего возбуждения получила доступ в его комнату. Он был признателен Адамасу перенести заседание за пределы его убежища. Он видел Жовлена, занятого записыванием, и не желая беспокоить его, он сел и ознакомил с письмом, адресованным аббатом Анжорраном господину де Сюльи, с целью довести его до обнаружения семьи Марио.

Это письмо было написано немного времени спустя после смерти Флоримона, господин Анжорран еще не знал о смерти Генриха IV и о том, что де Сюльи в немилости. Это была копия, которую аббат сохранил и передал Марио с письмом, недописанным Флоримоном. Это письмо аббата, или, скорее, эти мемуары содержали очень точные подробности убийства фальшивого разносчика, такие, которые аббат получил из уст Мерседес и подтвержденные разными признаками.

Во всем этом ничто не разоблачало мнимую виновность д'Альвимара и его слуги. Убийцы остались неизвестными. Один и другой, это правда, были описаны довольно точно в свидетельских показаниях мавританки, отраженных в этих мемуарах, но эта женщина, которая теперь уверяла, что узнала их, могла вполне ошибаться, и ее обвинения было недостаточно, чтобы осудить их.

Каталанский нож, орудие преступления, сопоставимый с тем, который дал Марио, был доказательством более убедительным. Эти два оружия были если не одинаковые, то по крайней мере столь похожие, что на первый взгляд их едва можно было различить один от другого. Буквы и девиз были выполнены одной рукой и лезвия одного изготовления.

Но Флоримон мог быть убит оружием, украденным у господина де Виллареаля или потерянным им.

Ничто не доказывало, что оба кинжала принадлежат этому иностранцу.

И наконец буквы, виденные Марио, Мерседес и Адамасом на другом оружии испанца, могли не быть его, поскольку в итоге он был представлен Гийомом под именем Антонио де Виллареаль.

Справедливый Буа-Доре громко высказывал свои размышления Адамасу, когда Жовлен дал ему лист, на котором он только что закончил писать.

Это был короткий рассказ о том, что произошло утром в Ла-Мотт-Сейи, между Лорианой, испанцем и им: нож злобно метали неоднократно, чтобы запугать или прервать, затем вонзили в утробу волчонка и наконец передали как залог в знак повиновения и раскаяния мадам де Бевр прямо на глазах у Жовлена.

— В таком случае это становится серьезным! — произнес маркиз, все более погружаясь в задумчивость. — И я вижу в Виллареале очень злого человека. Однако, возможно, это оружие не являлось его собственностью десять лет назад, и что он получил его потом в дар или в качестве наследства. Возможно, он родственник или друг убийцы, негодяи и подлецы встречаются и в самых лучших семьях. Как и у вас, мэтр Жовлен, у меня плохое мнение о нашем госте, но я уверен, что вы, как и я, хорошенько подумаете прежде, чем вынести приговор на основе этих доказательств.

Люсилио сделал знак, что согласен и посоветовал маркизу постараться заставить убийцу признаться в хитро подстроенной и неожиданной для него ситуации.

— Вот о чем мы подумаем тщательно, — сказал Буа-Доре, — и вы мне в этом поможете, мой большой друг. Пока что мы должны идти ужинать, и поскольку мы будем одни среди своих, мы можем доставить себе радость поесть с нашим маленьким будущим маркизом.

— И все же, месье, если вы мне доверяете, — сказал Адамас, — мы оставим еще сегодня вещи как они есть. Беллинда — злой бич, и я нахожу, что она очень дружит с домом священника, кухней плохих замыслов против всех нас.

— Ну же, Адамас, — сказал маркиз, — что же произошло такого обидного между домом священника и тобой?

— Знаете, месье, что и я тоже обращаюсь к помощи магии. Сегодня утром, едва вы уехали, как некий Ла-Флеш, несомненно тот цыган, которого вы видели днем в Ла-Мотт, рыскал вокруг замка и предлагал рассказать мне о хорошем событии. Я отказался: я страшно боюсь предсказаний, и я сказал, что зло, которое должно к нам прийти, приходит к нам дважды, если мы о нем знаем заранее. Я довольствовался тем, что спросил у него, кто украл у меня ключ от шкафа с напитками, и он мне ответил, не раздумывая.

— Та, которую вы подозреваете.

— Назови ее, — настаивал я, хорошо зная, что это была Беллинда, но желая испытать знание этого ловкого пройдохи.

— Звезды мне это запрещают, — отвечал он, — но я могу вам сказать, что делает в момент, когда мы разговариваем, лицо, которое вы не любите. Она находится у приходского священника, где она насмехается над вами, говоря, что вы вбили в голову владельца этого замка жениться на молодой госпоже…

— Замолчите, Адамас, замолчите, — воскликнул стыдливо маркиз, — вы не должны повторять всякую ерунду!..

— Да нет же, месье, нет, я ничего не говорю, но желая знать, правду ли сказал чародей, когда он ушел, я отправился туда, как если бы прогуливался вдоль дома священника, где я увидел Беллинду в окне с экономкой, которые обе смотрели смеясь и надо мной тайком издевались.

Жовлен спросил, входил ли этот цыган в замок.

— Он очень хотел, — сказал Адамас, — но Мерседес, которая видела его из кухни, не показываясь ему, меня умоляла не впускать его, говоря, что он предрасположен к воровству, и я не позволил ему войти во двор. Он осмотрел дверь с большим волнением, и поскольку я спросил у него, что он там видит, ответил мне: