Мадам Дортея - Сигрид Унсет

Дортея пыталась думать о чем угодно, только не о цыганке, но слова старухи то и дело всплывали в ее памяти. Нет, старуха ошиблась, в ту ночь, когда Теструп уехал на поиски, снежного бурана не было, ветер был сильный, это верно, однако снегопад начался лишь на другой день, когда ветер уже утих. Предположение, что он погиб под горным обвалом, высказывалось и раньше среди прочих причин, теперь Дортея это припомнила. Но были ли на дороге такие участки, где можно было ждать обвала? Нет, если он поехал по тракту на север. А вот на юг тракт проходил по таким местам, где обвалы случаются часто… Почему гадалка сказала, что Теструп поехал на юг, не потому ли, что слышала толки, будто у Теструпа были свои причины бежать отсюда?.. Глупо так волноваться из-за слов этой старой обманщицы. Нельзя отрицать, она помогла йомфру Лангсет, но будь у Дортеи опиум, она и сама догадалась бы дать его больной. И кто знает, не те ли средства, к которым она прибегла в первую ночь — травяные припарки, кровоочищающий и вяжущий чай, — послужили причиной, что сильное кровотечение перешло в естественные месячные. И подушечка, набитая бутонами хмеля, которую она подложила Марии под голову, тоже способствовала крепкому сну, необходимому больной. Кто спорит, эта знахарка знает много полезных снадобий, не только же заклинаниями и фокусами объяснялись хорошие результаты ее врачевания. Но из этого вовсе не следует, что можно доверять ее словам, будто ей открыто прошлое и будущее. Не увидела же она, что брошь Дортее подарил не Теструп, а ее первый муж, Сибилла вообще не поняла, что Дортея овдовела во второй раз. Глупо даже пытаться понять, что знает, а чего не знает эта цыганка, и Дортея злилась, что позволила себе поверить в гадания Сибиллы…

Капитан отказался зайти в дом. Но когда коляска остановилась и мальчики бросились им навстречу, он горячо прижал Карла к груди и сердечно поздоровался с Бертелем.

— Я посмотрю, может, мне вечером удастся приехать в Фенстад, — сказала Дортея, протянув ему на прощание руку.

— Дай Бог, чтобы это вам удалось. Мне невыносима мысль, что возле Марии не будет никого, кроме этой ужасной старухи! — горячо воскликнул Колд.

— Мне она тоже не кажется привлекательной. Но надо признать, пока ее лечение принесло больной только пользу…

— Вот пусть черт и благодарит эту проклятую ведьму! Она же и есть первая виновница этого несчастья…

— Неужели она?.. — испуганно прошептала Дортея.

— А разве вы не знали? Мария ездила в Осрюд к цыганам и вернулась домой… — Капитан пожал плечами. — Вид у нее был такой, что краше в гроб кладут, ей было плохо и ночью, и на другой день, и тогда она мне призналась, в чем дело. Кто, кроме Сибиллы, мог учинить такое? Я думал, вы все знаете и потому так решительно потребовали, чтобы я привез в Фенстад эту мерзкую преступницу. Как говорится, клин клином…

Дортея остановила его движением руки. Она даже побледнела от брезгливости и ужаса.

— Замолчите, ради Бога! Этого не может быть, цыганка сама с отвращением говорила о подобных действиях…

Колд хрипло засмеялся:

— А как же иначе! Она всегда говорит то, что ей выгодно. Не думаю, чтобы они практиковали такое на своих женщинах, ведь чем больше у них детей, тем больше им подают милостыни. Эти мерзавцы от всего сердца презирают нас, оказывая нам услуги за большие деньги.

Покончив с утренними делами, Дортея легла в кровать и задернула полог. Но она так устала, что не могла спать. Ей не удавалось выбросить из головы Сибиллу — она все время видела ее перед собой, то так, то этак толковала ее слова и искала предлог, чтобы больше не возвращаться в Фенстад.

Она понимала, что ее трусость постыдна, что это предательство по отношению к несчастной Марии Лангсет, но чувствовала, что не в силах снова увидеть цыганку, не говоря уже о том, чтобы провести с ней еще одну бессонную ночь в той страшной комнате, где лежала больная.

Дортею бросало в жар при мысли, что она искала помощи этой женщины, дабы что-нибудь узнать о судьбе своего мужа! Верила ли она, будто эта смуглая, загадочная цыганка обладает оккультными способностями, или прибегла к ее помощи вопреки пониманию, что все это обман и надувательство, — и то и другое было одинаково омерзительно.

Ах, в душе-то она, конечно, надеялась, что цыганке доступен источник знаний, бьющий где-то в глубине тьмы, куда не проникает ясный дневной свет. И она, искренне считавшая, что любит этот благословенный дневной свет — или любила, покуда он холодно и беспощадно не осветил ее невеселое настоящее и неопределенное будущее, — искала теперь прибежища в суеверной надежде, что этот бродячий народ обладает теми таинственными знаниями, какие ему приписывает людская молва.

Дортея могла винить только самое себя и свою глупость, и тем не менее она возмущалась до глубины души, будто ее горе было осквернено самым грубым образом, когда вспоминала эту черную, похожую на тень, фигуру, склонившуюся в красноватом пламени свечи над засаленными картами и бормотавшую свои мрачные пророчества, делая вид, будто читает по этим грязным бумажкам судьбу Йоргена. Ее терзала мысль: а что, если цыганке все известно, если это она со своими сыновьями отомстила одинокому путнику за то, что однажды он навлек на себя их ненависть, — но тайна эта была скрыта в глубине тьмы, и уже никто никогда ее не раскроет.

Последние слова капитана открыли ей такую бездну лживости в этой женщине, что Дортея не смела еще раз встретиться с ней.

Ей было жаль Марию Лангсет, но, ежели Мария сама предалась в руки цыганки, только цыганка и могла теперь спасти бедную Марию. Или доктор — надо отправить в Фенстад записку и настоятельно просить капитана Колда пригласить опытного доктора, — непонятно только, почему он не сделал этого сразу, как узнал, что натворила с собой эта несчастная девушка?..

Да, да — и это не вызывало сомнений, — без доктора им не обойтись, домашние средства, коими располагала она сама, были недостаточны. Вот что следует ему написать. Она сделала все, что могла, жаропонижающий отвар и другие средства, какими она воспользовалась, хотя бы принесли больной облегчение и были совершенно безобидны. Лечение Сибиллы тоже оказало благотворное действие на больную… Кроме того, она позаботилась о том, чтобы в доме было достаточно чистого белья, корпии и других необходимых больной вещей. А также дала Магнилле указания, чем кормить и поить больную. Видит Бог, больше она ничего не может сделать для Марии.

У нее есть свой дом, который тоже требует ее внимания, предстоит столько хлопот, чтобы приготовить мальчиков к отъезду! Если же она решит, что тоже поедет с ними, о чем ее настоятельно просил брат Уле, то дел у нее будет еще больше — надо и самой подготовиться к поездке, и еще переделать дома кучу дел, чтобы служанки ничего не перепутали и как следует заботились о младших детях, пока ее не будет дома. Теперь она уже не могла попросить Карен Хаусс пожить у нее это время, но, может быть, Финхен Вагнер?.. Господи, сколько у нее еще дел!..

Дортея вдруг с удивлением обнаружила, что ей хочется поехать на свадьбу брата. Более близких родственников у нее не было — добрый молодой брат, искренний, доброжелательный ленсман Люнде, давший ей понять, что хочет заменить ей отца. Да и мать тоже — слепое чувство ожидания, надежда на помощь или тоска по матери всколыхнулись в ее душе. Все-таки она и твоя мать, Дортея, сказал ей брат Уле.