ЗБ. Заброшенная больница - самое таинственное место в городе... - Олег Раин

Схватила инструкцию – там мелконько так прописано, что окончательный результат проявится только на следующий день, а время проецирования очень индивидуально и сопряжено с «элементами косметического диссонанса». Помню, этот временный «диссонанс» меня прямо в бешенство поверг. Готова была поубивать всех парфюмеров из этого «Аркансьеля» с Альбинкой в придачу. Только, чтобы кого-то убить, нужно сперва выбраться на улицу, а как выберешься в таком виде?

Мама как раз была в командировке, и спасительного совета спросить было не у кого. Пришел с работы папа и поначалу долго смеялся, глядя на дочь-жирафёнка. Потом обозвал легковерной дурындой и посоветовал в следующий раз воспользоваться услугами магазина «Суперстрой», где можно взять дешевую морилку и добиться нужного колера в пять минут. В общем, доброго совета не дал, и, плюнув на все, я забралась в ванну, взявшись экстренно отмывать организм всеми доступными средствами. Применила скраб, пемзу, тёрку для пяток и всякую бытовую химию, прямо как в «Мойдодыре». Добилась, конечно, немногого, и, сжалившись надо мной, папа притащил ацетон и гору всевозможных растворителей. Результат вышел страшный. В итоге к Вадиму я не пошла и потом еще дня три отсиживалась дома.

После того случая я и на загар стала смотреть с прищуром. А как иначе относиться ко всей этой лакокрасочной химии? Хотя и тех фанаток, что загорают в соляриях до полного чернослива, тоже было жалко. Мало того что с красотой там не все ясно, так еще и со здоровьем полный капец. Но эти выводы я уже благоразумно держала при себе – наперед знала, что поднимут на смех и заклюют. Морально, конечно, не физически. Трогать меня пока не трогали, но вот психический прессинг я начинала чувствовать уже тогда. И комплексы по поводу своей далеко не аристократической внешности тоже ощутила в тот самый злосчастный год.

Запоздало, кстати, поскольку в классе-то уже все были озабочены собственной внешностью, даже мальчишки! Вадим, скажем, волосы ершиком на голове зачесывал, а Сергунчик, наоборот, тщательно прилизывал их бриллиантином, Радик Галлиев вообще мелирование сделал, с завитушками спереди и сзади. Про девчонок я даже не говорю: кто афрокосы вовсю заплетал, кто в фиолетовые цвета красился, а тату с пирсингом уже где угодно можно было встретить – от шеи и до пяток.

Вика Лыкова – та вообще язык проколола. Причем две недели учителям его показывала – вроде как сложно отвечать, больно. А класс еще и хихикал: не каждый может безнаказанно язык училкам показывать. И ведь никто с ней ничего не сделал! В школьном уставе пирсинг не запрещен, так что вроде как имеет право. Только Майя витольдовна высказала свое особое мнение, прочитав нам короткую лекцию о сомнительной красоте пирсинга и тату. Но слушали завуча не очень – больше глазели на ее пышную прическу и ехидно улыбались. Подобная шевелюра и впрямь смотрелась на учительнице как старинный парик на лысинах царских чиновников. Я тоже глядела на Майвитольдовну и думала, что обычный хвост ей пошел бы куда больше.

А вообще наша завуч многим казалась величавой – ходила, твердо печатая шаг, аж на другом конце коридора было слышно. И осанка как у шестовика-спортсмена, собирающегося прыгнуть.

В общем, толстухой не назовешь, хотя на самом деле у нее было уже два подбородка и даже могло быть три, если бы не осанка. Но Майвитольдовна пускалась на хитрость и всегда держала голову высоко, отчего один из «подбородков» становился совершенно незаметным. И уж если на то пошло, эти самые вторые и третьи «подбородки» у нее можно было обнаружить повсюду – на боках, под мышками, на бедрах и животе. Потому и затягивалась она в плотные темные костюмы. И не костюмы даже, а мундиры.

Среди наших девчонок это часто обсуждалось. Любили у нас потрещать про прически да украшения учителей, про юбочки, кофточки и сумочки. Потому и было немного обидно за Майвитольдовну. Завуч мне нравилась. Настоящая такая тетка – с характером и сердцем. Могла рявкнуть и отчитать, но и улыбнуться могла вполне по-человечески.

Я вот колено однажды разбила – крепенько так, а физрук меня через коня прыгать заставил. Я говорю: «Не могу: нога болит». А он: «Знаем мы ваши ноги! Как прыгать – так сразу у всех болят да отваливаются». И так мне обидно стало, что я взяла и прыгнула. Нога подвела, и толчок не вышел – шмякнулась на маты. Не то чтобы опасно, но опять на то же колено. Физрук мне троечку влепил, а я чуть не заревела – уже и не помню, от боли или обиды.

Вот такую надувшуюся завуч меня и отловила в коридоре. То есть и ловить-то не надо было, все ведь видели мою насупленную физиономию, но по-настоящему почувствовала неладное только она. Ничего не спрашивая, положила руку на плечо, повела в свой кабинет. Там у нее свой столик оказался и электрочайник – совсем как у Ии Львовны, только без ширмы и вазочки с конфетками. Но мне тот столик тоже понравился. А главное, протелепатила Майвитольдовна мое настроение – ни давить, ни выпытывать ничего не пыталась. Просто усадила, погладила по голове и налила чаю, баночку с вареньем откуда-то достала. Я и расклеилась.

У физрука зубы сжимала, терпела, а тут расплакалась чуть ли не навзрыд и все сама ей рассказала.

Майвитольдовна слушала внимательно, не перебивала, а после вдруг присела и сама закатала мою штанину. Осмотрев колено, принесла аптечку и смазала зеленкой. И так это все буднично, по-родственному, что я и не сопротивлялась нисколечко. Повязку она, кстати, тоже наложила вполне умело – не хуже нашей школьной медсестры.

А потом пообещала поговорить с физруком и уладить насчет тройки. Дело было, конечно, не в этой клятой тройке, но мы обе поняли друг дружку без лишних объяснений. Ругать и обсуждать физрука она не могла из-за дурацкой корпоративности, а я не стала ничего объяснять про свою обиду. Майя витольдовна без того все поняла.

Но вот про прическу я ей ничего не сказала. Это ж такая ответственность! Посоветуешь – и станешь на всю жизнь врагом. Совсем как Альбинка.

Я бы и дальше кисла наедине со своими паучьими мыслями, но вмешалась судьба. Сначала мне позвонила библиотекарь Иечка Львовна, пригласив на какую-то экспериментальную оперу – и не просто экспериментальную, а поставленную по гоголевскому «Ревизору», представляете? Причем приглашала вместе с Лизой. При этом она снова извинялась, что не сумела уделить нам время, и таким вот удивительным образом хотела компенсировать нашу душевную травму. Травму – ха-ха!.. В общем, Иечка была в своем репертуаре – добрейшее и нежнейшее создание, в которое невозможно было не влюбиться. Изнывая от любопытства, я так прямо и брякнула: а не пойдет ли с нами, случайно, Юрий Николаевич? И чудо чудное свершилось!

Ия Львовна сказала, что в этот раз у него не получится: он в походе с ребятами – наблюдают в телескоп за Луной, Марсом и Юпитером – приедет только поздно вечером. Мысленно прокричав «ура!», я поставила себе «отлично» за мастерский вопрос. Во-первых, ненавязчиво и деликатно выяснила, что все у нее с учителем русского в порядке, а во-вторых, поняла, что с Юрием Николаевичем мы, возможно, скоро увидимся. И в-третьих… В-третьих, мне, пожалуй, лучше было бы не знать про Юпитер с Луной, потому что стало завидно. Какие счастливчики эти неведомые ребята, что сейчас внимали его историям про далекие планеты и наверняка там же, на природе, сочиняли чу́дные стихи, декламировали строки, соревнуясь между собой и изо всех сил стараясь понравиться нашему бывшему педагогу! Вот такой русский с литературой я бы сделала обязательными во всех школах. Правда, где найдешь столько Юриев Николаевичей…